Как бы там ни было, всю условную первую часть спектакля Арлекин честен и по-детски наивен. Он даже вырывает своё сердце ради Пьеретты в исполнении Елены Яровой. Только стоило ли её внимание таких жертв? Все его поэтические порывы подарить цветок или скрипку, или даже собственное сердце, вызвали у Пьеретты равнодушную ухмылку, и все дары были уничтожены недрогнувшей рукой. А самый главный из них – любящее сердце было зверски съедено. В этом эпизоде Пьеретта, в какой-то степени, олицетворяет ненасытного зрителя, которому нужно всё больше и больше впечатлений, но при этом его очень тяжело отвлечь от бытовых забот.
Так или иначе, но грудная клетка заштопывается обратно опытной Голландской Медсестрой, и Арлекин вроде бы снова становится самим собой.
Не тут-то было. Его терзают внутренние противоречия: как оставаться самим собой, будучи Арлекином? Как заработать себе на жизнь и не скатиться до балаганного дурачка, который так нравится зрителю? Как помочь заболевшей Верной Обезьянке? И где между всеми этими перипетиями найти высокое искусство, которого так требует сердце?
Находит ли Арлекин золотую середину? Судя по финалу спектакля, скорее нет, чем да. Он выходит на поклон к зрителям, улыбается, играет на лютне, а затем актёры уходят. Публика начинает расходиться. И тут, второй раз за спектакль, внимание зрителя акцентируется на неподъёмной деревянной балке, подвешенной под потолком, рядом с которой прыгает Дьявол. Ведь это не просто элемент декорации, а крест, только актёрский.
Насмешки глумливой толпы во главе с Карабасом-Барабасом снова возвращают нас к образу Христа, только в шутовской маске. На мой взгляд, настолько мощный, метафоричный и сильный образ доступен только Антону Адасинскому.
Текст: Светлана Эль
Фотографии из открытого доступа