По первому образованию Владислав Наставшев — актер, выпускник Петербургской театральной академии — мастерской Льва Додина. Учился режиссуре и в Лондоне. Основная деятельность Наставшева связана с латышскими театрами, однако российскому зрителю он тоже известен — на его счету три постановки в «Гоголь-центре». На XXV-ый «Балтийский дом» Владислав Наставшев привёз спектакль по роману Ф.М. Достоевского «Идиот», который поставил в Латвийском Национальном театре.
Когда вы учились в Петербурге, вы, вероятно, ходили на спектакли фестиваля «Балтийский дом». Что из увиденного здесь произвело на Вас впечатление?
Я ходил на Някрошюса, он был для меня супер-кумиром. Его спектакли нулевых годов во многом сформировали меня как режиссёра.
Вы уже не в первый раз ставите в Латвии. Какова, на ваш взгляд, особенность латышских актёров, их актёрский школы?
Она во многом похожа на русскую. Потому что в основе всё равно русская театральная школа. Те педагоги, которые преподают в Риге, учились в Москве, в Петербурге. Если говорить о разнице школ – это разница менталитета, а не какие-то технические моменты.
Эта разница менталитета влияла на вашу работу над «Идиотом»?
Влияла в том смысле, что латыши с этим произведением не выросли, как мы, например. И у них нет каких-то готовых решений. Потому что в России все знают, какая должна быть Настасья Филипповна, Аглая, Мышкин, Рогожин, как должна выглядеть Епанчина... Столько было инсценировок. И постановок – театральных, кино, телефильмов. А у латышей в багаже этого нет.
Они свободнее при работе с этим материалом?
Да, у них нет такой зашоренности. Потому мне особенно интересно ставить Достоевского вне России.
Почему вы решили ставить «Идиота»?
Я вырос на этом романе, на нём учился, это часть моей биографии. Во время учёбы в Петербурге мы курсом работали над «Идиотом». И у меня ещё с тех пор осталось много вопросов к этому материалу. Я подумал, что хочу ответить на них. И ответить именно так, как я понимаю произведение сейчас, спустя одиннадцать лет после окончания института. Хотелось понять, что во мне изменилось, что я сейчас иначе вижу.
Как вы превращали текст романа в драматургический?
Мучительно. Первая часть романа очень театральна, там все построено на диалогах. А вторая, третья и четвертая части – будто уже совсем иное произведение. Там появляется много линий. Мне дали малую сцену, я долго думал, как быть, и решил оставить во втором акте только четверых главных героев: Рогожина, Мышкина, Настасью Филипповну, Аглаю. Весь второй акт они выясняют отношения.
Это было сочинено до репетиций или родилось в процессе?
В процессе репетиций. Я думал об остальных линиях романа. Тема апокалипсиса, тема политической жизни того времени, размышления о либерализме, о том, нужен ли он в России… Часть из этих тем действительно созвучна нашему времени, но в итоге я от них от всех отказался. Оставил только то, что касается духовной жизни названных героев.
Такое решение как-то продиктовано тем, что в вашем спектакле камерное пространство?
Было много причин. Например, артист, который должен был играть Евгения Павловича, как раз размышляющего о либерализме и ухаживающего за Аглаей, сломал руку и просто не мог больше играть. В спектакле много физических действий, тут мало просто выходить и что-то говорить, надо лазить по телефонным будкам (актёра, игравшего Мышкина, после последней репетиции вообще увезли в больницу с поврежденным мениском). Или, к примеру, Лебедев у нас должен был толковать апокалипсис. Но в процессе я понял, что на самом-то деле важно только то, что происходит с Настасьей Филипповной. Она ядро всего, вокруг неё, не вокруг Мышкина, развивается действие. Настасья Филипповна движет всю эту историю вперед. Как она решила, проснувшись, так всё вокруг и происходит.
Для вас это близко к монодраме?
Да, у нас так. Наш спектакль про Настасью Филипповну.
Беседовали Анна Сологуб и Ксения Ярош Фото предоставлены пресс-службой театра