Текст: Людмила Ворончихина Фото предоставлено пресс-службой фестиваля
Портрет актера в роли
Со сцены звучит хрипловатый, приглушенный голос уставшего человека. Свидригайлов в исполнении Александра Яцко, кажется, больше язвителен и циничен, чем сластолюбив и развратен. В нем нет того животного начала, что нередко отличает исполнителей этой роли. Суховатая, ироничная манера игры Яцко и, одновременно, та свобода, с которой актер существует на сцене, позволяют создать не совсем привычный образ.
Сдержанный, порою даже хочется сказать — интеллигентный, его герой произносит свои слова спокойно и с едва заметной усмешкой, сопровождая их плавными движениями, отчего кажется, что Свидригайлов будто бы напрочь лишен земного притяжения. Его выдает тяжелый пристальный взгляд. Актер играет второй план роли: в спектакле драматически звучит тема обреченности Свидригайлова. За внешним бесстрастием его героя кроется гнетущая внутренняя пустота и безнадежность. Кажется, герою Яцко уже при жизни довелось побывать в уготованной вечностью тесной закоптелой баньке с пауками по углам. Здесь он, а не Порфирий — конченый человек. И, тем не менее, он улыбается.
В спектакле Юрия Еремина Свидригайлову дана возможность проявить себя в трех встречах — с Соней, Раскольниковым и Дуней. Одетый просто и со вкусом — в светлый пиджак и серые брюки, он появляется перед нами впервые и своей шутливо-независимой манерой держаться сразу же вызывает симпатию. Яцко, вообще — артист большого сценического обаяния. Чуть нараспев, по-кошачьи протягивая слова, произносит: «А я вас знаю, вы — Соня Мармеладова. Я снял комнату рядом с вами. Мы теперь соседи. Видел, вы приводите к себе мужчин <…> Что? Сколько денег вы берете с клиента? Совершенно разумный вопрос, который мужчина задает непотребной девке». Доброжелательная интонация первых фраз внезапно меняется — последние слова герой Яцко произносит жестко, чеканя каждый слог. От этого человека с его естественно-научным интересом к людям веет опасностью.
Придя к Раскольникову, Свидригайлов-Яцко затевает утонченную интеллектуально- психологическую игру. В его насмешливости, легкости обращения, тем не менее, сквозит что-то хищное. «Мы с вами совершенно одинаково смотрим на одни и те же вещи. Мы птицы высокого полета», — убеждает он Раскольникова, вслед за тем как бы ненавязчиво приводя героя в положение, которое зеркально отражает его собственную позу. Кажется, он знает, что для Раскольникова, который ощущает всю смятенность и болезненную лихорадочность своих ответов, очевиднее будет правота его собеседника, умеющего быть и рассудительным, и здравомыслящим.
Сцена с Дуней полна глубокого драматизма. В начале герой Яцко тоже «играет» с ней, со спокойной улыбкой ставя в ситуацию вынужденного выбора. Но «я вас люблю безумно, отчаянно», — произносит уже совсем другой человек. Искренне, страстно, преодолевая то, что все это время подавлялось усилием воли. Яцко играет эту сцену без романтического пафоса или надрыва, по возможности сохраняя сдержанную интонацию своего героя. Обычное хладнокровие изменяет ему, только когда он судорожно просит Дуню уйти: чуть ли не в первый раз за спектакль актер повышает голос. Горечь и отчаяние, которые в этот момент слышатся в голосе Свидригайлова, с жизнью не совместимы: эту степень безнадежности уже не преодолеть привычным ироническим отстранением.