И вовсе не персонаж, не Минетти, входит в спектакль Римаса Туминаса — входит всё же Владас Багдонас. Легенда. Взгляд исподлобья, но безоружный. Впадины глаз и выступающий лоб, и узнаваемый жест — пятерней вытирает с лысины пот. Или ещё один характерный — как указательным пальцем актер почесывает скулу. Внешне весь он как сруб дуба, векового — а улыбка вдруг беспомощная.
Входит Багдонас, за которым сразу — неизбежно — возникают все его роли в «Meno Fortas». От них ведь никуда не денешься, хотя он играл не менее гениально и у Андрия Жолдака, и у Андрея Кончаловского, и у Эльмо Нюганена. Но именно у Эймунтаса Някрошюса актёр становился проводником времени, откровением литовского театра — остается им и сейчас для студентов, уже не видевших «Трёх сестёр», «Дядю Ваню», «Отелло», «Фауста» на сцене, но по несколько раз пересматривающих видеозаписи этих спектаклей.
Бернхард Минетти, о котором написана пьеса Томаса Бернхарда (и это не тавтология), тоже был знаковым для Германии «актером-виртуозом», тоже играл Фауста. «Минетти! — представляется он, вернувшись в театр, как в прошлое, широким жестом снимая шляпу. — Как всё меняется». И, кажется, это не герою, а самому Багдонасу дан монолог длинною в пьесу. Здесь вообще велик соблазн смешать персонажа и исполнителя: так тонко строит роль Багдонас. Он превращает пьесу Бернхарда в монодраму, философско-абсурдистский белый стих подает как безыскусный внутренний монолог, рефлексию. Хотя его Минетти, конечно, как актеру, внутренний монолог хочется произносить на зал, и потому нужен зритель, пусть и не слушающий, как застывшая в профиль Дама (Ирне Бурнейкайте) в охристо-багровом бархате, или возведенные в гротеск служащие гостиницы с искусственными стеклянными улыбками, или поющая о своём Девушка (Агне Шатайте) смотрящая мимо. Оттого, что не слушают, персонаж ещё более бесприютен в этом подчеркнуто проходном пространстве, на предсмертном сквозняке. Улыбка проигрывающего жизнь всё жальче, всё горше. Исповедь его не о ненависти или любви – только об искусстве. Об искусстве и безумии. И об одиночестве актёра, лишенного подмостков. Минетти, у Бернхарда мечтал о роли Лира. В спектакле Минетти-Лир — актёр, лишний на сцене, сумасшедшие его речи о безысходности актёрского творчества полны прозрений. Буря вторгается шквалом музыки Фаустаса Латенаса: то ли метель, то ли шум с побережья Атлантики. И трепыхается, «задыхается» зонтик в руках у Лира-Минетти-Багдонаса, сокращается, ухает, как сердечная мышца.
Герой повсюду таскает с собой чемодан с маской Лира, ревностно его охраняя, то ли как реквизит, то ли как право на скитания. Минетти должен бы, по Бернхарду, надеть эту маску перед смертью со словами: «Прочь отсюда. Скорее прочь». Но Багдонас из чемодана извлекает только рецензию, маски, вероятно, даже и не существует. Приняв таблетки, Минетти умирает, скрюченно пристроившись на чемодане.
Грустный спектакль. Сочинённый Туминасом так, что границы театрального мифа и сценического текста сливаются. Видишь актёра-легенду, кумира нескольких поколений, который не нужный, неприкаянный, одиноко бродит по спектаклю, будто Лир по розданному королевству.
Текст: Ксения Ярош Фото предоставлены пресс-службой театра