Скоро в Петербурге состоится премьера мультимедийного театрального проекта «Чума». Что такое чума в XXI веке, какая техника сопровождает спектакль и как седеют на репетициях — «ОКОЛО» узнал у режиссёра Натальи Поляковой.
— Наверное, самый частый вопрос, который вам задают. Как возникла идея спектакля?
Это длинная история. Я училась в Театральной Академии, после этого я попала в магистратуру на Новой сцене Александринского театра. Прошёл первый год. В конце первого года я делала спектакль «Нарцисс». Тоже пластический, с танцорами Вагановки. Подходил второй учебный год, я думала чем бы заняться. У меня была абсолютно готовая идея делать проект про современного Одиссея — «Одиссей и Пенелопа». Такой полудраматический спектакль. У меня было решение сценографическое, я уже подбирала актёров. Но тут мне просто пришло: «Чума!». Я не знаю почему. Вот «чума» в голове и всё. Абсолютно абстрактно. Нет никакого понимания — что это, как это, кто это. И, нелогично для меня самой, почему-то решила делать «Чуму». И потом в процессе, мы это целый год делаем, я поняла, что это был верный выбор.
Я начала думать, что для нас является чумой. Мы родились в дадцатом веке, и живём, соответственно, в двадцать первом. И мы все ощущаем, как мне кажется, что живём в парадигме уже совершенно другой. Но мы её не можем осмыслить, потому что очень сложно говорить о сегодняшнем дне, всегда легко говорить о прошлом. А когда ты современник, когда ты внутри находишься, очень сложно. Это было бы очень грубо, тыкать пальцем и говорить: «Люди, избавьтесь от своих телевизоров, уйдите в лес, это всё чума!»
Наш спектакль сделан пластически не случайно — он получился очень образным. Каждый поймёт его по-своему. Во-первых, он не основан ни на каком литературном материале. Эта история очень проста: есть Чума, есть Герой. Они существуют в раздельных мирах — он в реальном, она в виртуальном. Где сегодня мы можем встретиться с Чумой? Вряд ли мы встретим её на улице. Мы можем попасться в её сети в каком-то виртуальном пространстве. Потому что сейчас там находится практически всё. И люди большую часть своего времени проводят в виртуальном мире. Соответственно, у них происходит заражение через современный девайс. У нас это iPad. iPhone и iPad используются в спектакле не по прямому назначению, играют там свою роль. Закручивается эта история в пластической хореографии и Герой умирает, тут уж никаких вариантов нет. А Чума остаётся, потому что она вечна. История очень простая на уровне сюжета. Но она усложнена тем, что у нас очень много используется технологий.
— Хореограф спектакля Алексей Салогуб сказал, что вы используете хастл, как социальный танец, отражающий манеру общения современных людей. Есть ли там ещё какие-то стили?
Да, спектакль получился эклектичный. Мы специально к этому шли. В основе лежит контемп, но там есть хастл, есть джаз-фанк, какие-то импровизационные вещи. То же самое в медиа. У нас для каждой сцены выбран свой стиль. Кому-то может показаться, что это набор картинок, но на самом деле там всё перетекает одно в другое. Это не только графика, это ещё и видео, которое снято реальной камерой и обработано потом на монтаже. Это видео, снятое с помощью Kinect, чего никто ещё у нас в театре не делал. Мы находимся в тесном взаимоотношении с ИТМО. На дне открытых дверей они говорили абитуриентам — давайте, закончите вуз и будете вот такие вещи мочить. Наша медиахудожник как раз закончила магистратуру ИТМО. Она делает скетчи, работает в очень серьёзных программах. Это не простые монтажные программы, а это именно программирование, где нужно прописывать коды. Это технически очень сложная история. Понятно, что зритель не поймёт — где работает Kinect, где проекция. Кажется, что нажал плей и пошёл у тебя мувик. На самом деле, мы проводим спектакль в режиме on-line. Очень многое там зависит от человеческого фактора. Почему нам и потребовалось столько времени на подготовку спектакля. Тебе в режиме on-line нужно синхронизировать два проектора, то есть два потока видео. Наш медиахудожник Мария Варахалина всё это выводит. И если она не попадёт секунда в секунду, то весь эффект разрушится. Это очень большое напряжение. Ну и все знают, как подводит техника в последний момент. Андрей Анатольевич Могучий говорит: «Я попробовал, я поседел за это время и больше не хочу». Ну, что мы и видим — после «Что делать?, «Счастья», «Изотова», после технически навороченных спектаклей он вернулся к работе с актёром, к стандартному драматическому театру. Потому что когда у тебя рендрится одно видео полночи, а у тебя таких видео должно быть большое количество — это большая нагрузка. Но мы сознательно к этому шли. Мы для себя выбрали нишу мультимедиа театр. Уже давно мало какие спектакли обходятся без камеры, даже у Андрия Жолдака в последнем спектакле «Жолдак DEAMS» постоянно работает камера, которая выхватывает актёра. То есть оператор работает в режиме оn-line. Мало какие спектакли обходятся без проекции. Это уже не новость, это уже даже вчерашний день. Очень много нареканий среди критиков, что проекция замещает актёра . Я за то, чтобы найти гармоничное сочетание актёра и проекции. У нас есть сцены, где медиа — агрессивный инструмент. А есть такие, где проекция отходит на задний план, и актёры выходят на первый. У нас нет задачи закрыть актёров проекцией, чтобы они существовали просто как функция. Мы проделали огромный объём работы, и зритель никогда о нём не узнает. Мы смотрели очень много зарубежных аналогов нашего проекта. И актёр, танцор там никак не существует. Грубо говоря, он бегает по сцене и вокруг него что-то происходит. Он вообще никак не функционирует. Вот этого мы хотели избежать. Мы не за то, чтобы техника выходила на первый план.
Изначально мы заявляли себя как очень простой проект. Нам не нужны декорации, реквизит, у нас ничего нет, только чёрный кабинет и два проектора. А когда мы вышли с Новой сцены и оказались в городе, то поняли, что для нас нет подходящей сцены. В основном, одежда сцены делается тканями. Ткань поглощает проекцию. А нам нужна была длинная чёрная стена не менее шести метров и чёрный пол — ещё желательно, чтобы это был не бетон, а танцевальный линолеум, потому что актёры не могут на бетоне работать, это травмоопасно. Ещё загвоздка с мощными проекторами. Всё чёрное, актёры в чёрном. Если бы мы светили на белый экран, проблем бы не было. А когда ты светишь на чёрное, тебе нужен очень мощный проектор. А очень мощный проектор стоит очень больших денег в аренду. По факту получилось, что мы вообще не простой проект. Мы участвовали в Cкороходе (Made in Skorohod — прим. ред.), они нам позвонили и сказали, что мы очень им интересны, но технически они не могут нас потянуть — у них на сцене кирпичная стена. То же самое с Центром Курёхина. Когда мы вышли в город, площадки от маленьких до больших очень хотели нас к себе, но технически это было не возможно. В Центре Курёхина хотели даже перестраивать для нас пространство, лишь бы играли. У Эрарты шикарная сцена, они оказались очень гостеприимны. По технике и освещению они на уровне Новой сцены Александринки. Из негосударственных театров это сейчас лучшая площадка в городе. Пятого октября мы выступаем на их фестивале ''Cross art'' с адаптированной версией спектакля. Основная наша тема — это реальный танцор, записанный в режиме реального времени на инфракрасную камеру. Kinect пересчитывает тело человека в 22 000 точек. Если бы Мейерхольд был жив...
— Он был бы очень рад!
Да, это абсолютно его тема работы — когда живое переходит в неживое, человеческое тело превращается во что-то механическое.
— В спектакле танцуют два человека. Это мужчина и женщина. Есть ли здесь какая-то любовная линия?
Любовной линии здесь нет, мы хотели от этого отойти. Для нас Чума это Чума, не смотря на то, что танцует её девушка. А Герой это такой собирательный образ современного молодого человека. Тот, кто любит делать селфи, заниматься своим внешним видом. Это современный Нарцисс, герой безгеройного времени, который не может совершить Поступок. Тот, кто уверен, что человек — это его iPhone. У кого в ВК пять тысяч друзей, а на самом деле ни одного. То, что его выцепляет Чума — с одной стороны случайность, а с другой закономерность, потому что он лёгкая добыча. Он сначала не понимает, что с ним произошло. А Чума — это некая сущность, которая постоянно мимикрирует. У каждого свой ответ, что такое Чума сегодня. Это зависит от жизненного опыта человека. Молодой парнишка скажет, что это неразделённая любовь, а семидесятилетняя бабушка, что это старость, которая делает тебя беспомощным. Тут нет правильного ответа, для каждого он свой. Поэтому нам было интересно выйти на улицы города и спросить у разных людей — что для них Чума. Как мне кажется, Чума сегодня — это равнодушие. И мы уже заражены, пусть и не отдаём себе в этом отчёта.
— Получается, нет какого-то лекарства от этой Чумы-равнодушия, если Герой умирает?
Нет. Я против светлых финалов (смеётся). Мне кажется, в отношении Чумы нет понятий хорошо-полохо, добро-зло. Это очень человеческие понятия. А здесь другое. Вы начали с любовной линии — любовной линии никакой здесь нет. К сожалению, в зрителях так засело, что если мужчина и женщина на сцене, обязательно это любовная линия. Мы знали, что столкнёмся с таким отношением. К сожалению, это просто шаблон восприятия. От этого никуда не деться.
В конце спектакля Чума — это такое уставшее от своей деятельности существо. Это ей не доставляет никакого удовольствия, это её функция, она её выполняет. Она не может никуда от этого деться — она вечна. После этого Героя придёт ещё вереница таких же, как он.
Мне хочется сказать о команде. С нами работает большая команда людей с театральным образованием. Я — режиссёр, Алексей Салогуб — хореограф, тоже выпускник Моховой. Мария Варахалина из ИТМО видеохудожник, на которой всё держится. За то время, что мы работаем, у нас сменилось две Чумы, два медиахудожника. Долгое время мы работали с Константином Щипановским. Он медиахудожник, который работал с Могучим на всех его последних спектаклях и над «Зомби! Зомби! Зомби!». Он сделал с нами первую часть работы. В команде работают две замечательные художницы. Это художник по костюмам Надежда Осипова, главный художник-костюмер в мюзикле «Мастер и Маргарита» и «Онегин». Так же Оксана — наш художник-дизайнер. Разработала логотип, афиши, трафареты. Мы работаем с медиамонтажёрами из компании «Какнадо», это люди, которые бешено работают за компом и обрабатывают весь тот поток видео, который мы им сливаем. С нами работает саунд-дизайнер Анна Кузнецова, которая тоже профессиональный звукорежиссёр, сидит в Скороходе на звуке. Все эти люди из театральной среды. Молодые, активные, талантливые. Очень важно в любом деле найти своих единомышленников. У нас с января идут репетиции, и все эти люди работают на безвозмездной основе. Это очень тяжело. И нужно отдать им дань уважения, потому что не смотря ни на что они все впахивают, остались с нами. Сейчас мы на финишной прямой. Конечно, мы надеемся, что техника нас не подведёт. Я понимаю режиссёров, которые отказываются работать с техникой. Потому что мы все седеем на репетициях, когда выключается или ломается техника по независящим от нас причинам.
— Как возникла идея факельного шествия?
Просто захотелось чуть-чуть раскачаться. Я обожаю уличный театр, хотя это скорее шоу. Не смотря на то, что это «Чума в городе», оно принципиально не связано со спектаклем. Это скорее отсылка к реальной чуме и средневековью. Такой заход с другой стороны. Ничего страшного там не будет, это шоу для семейного просмотра. Мы специально его сделали днём, не смотря на то, что с огнём эффектнее работать ночью. Понятно, что мы стараемся выйти в город. Мы подумали, что было бы здорово, если обычные горожане смогут в этом поучаствовать. Я лично делала тест — надела на себя этот плащ с капюшоном, ходила с факелом по Горьковской. При этом абсолютно другие ощущения, чем просто при наблюдении за процессом. Смысл этого шествия в самом шествии: незнакомые люди встречаются в этот день, надевают нестандартную, не бытовую одежду, берут настоящий факел в руки. Мы пройдём по Петропавловке и придём к гроту, который тоже выглядит как средневековый. У нас есть задача создать атмосферу праздника, выпадения из реальности. Потому что меня сейчас пугает, что все сидят в виртуальных своих мирах: кто в играх, кто в форумах, кто в чатах, кто в Instagram. И очень мало общаются между собой. Это факт. Я не против соц. сетей. Но как использовать соц. сети, вот в чём вопрос! Мне кажется, что мы сейчас пользуемся очень мощным оружием на пять процентов для какой-то ерунды — для того, чтобы посмотреть коубы, котиков, какие-то смайлики посылать. То, что мы сейчас видим — это отчуждение. Меня пугает, что люди теряют чувство реальности. В интернете нет никаких ограничений — абсолютная вседозволенность. Наш Герой просто потерялся в этом виртуальном мире. Он туда провалился, его затянуло, а он этого даже не понял. Здесь нет никакого пафосного предупреждения, это просто наше образное ощущение реальности. Нас это заботит. Мы сами не выключены из соц сетей. Но при этом мы чувствуем грань.
[gallery ids="88919,88920,88921"]Беседовала Алина Василькова
Фото предоставлены режиссёром