- Кто причислил вас к поэтам?
- А кто причислил меня к роду человеческому?
Судьба не баловала Бродского: постоянные нападки Советской власти, уход любимой женщины, вынужденное расставание с родиной оставили отпечаток на творчестве поэта. Его лирика по-философски задумчива, темна, временами саркастична. У Бродского невероятно музыкальный слог, который то ускользает от восприятия, то вдруг ровнехонько выстаивается в сплошную линию. Манера чтения вводит в транс: заунывный, растягивающий строчки голос одномерно и монотонно звучит в акустических помехах. От этого для некоторых воспринимать авторское чтение становится совершенно невозможно.
Театр Vertumn предложил альтернативный вариант восприятия Бродского: как его творчества, так и биографии, рассказанной в виде интервью. Два актера, Елена Бедрак и Михаил Каргапольцев, представили «живой диалог с Бродским». Как будто сам поэт отвечал голосами актеров на вопросы «журналистов», вынося свои стихи и меткие фразы на суд зрителей. Сопровождал диалог джазовый ансамбль: музыкальное сопровождение невероятно гармонично сочеталось с происходящем на сцене. Оно то скромно отодвигалось на второй план, служа музыкальным фоном, то вдруг становилось самостоятельным голосом.
Мир меня давно не удивляет. Я думаю, что в нём надёжно действует один-единственный закон - умножение зла.
Все обстоятельства как будто были призваны для того, чтобы подтвердить его слова: одновременно с судебным процессом 1964 года от Бродского уходит любимая женщина.На место преступления ещё вернуться можно, а вот любви…
Визуальный фон включает черно-белые перспективы Петербурга XX века, водные пространства, картины Магритта, ─ такие же остроумные и сюрреалистичные, как и творчество Бродского. На сцене создалась особая атмосфера: музыка, от авангарда до импрессионизма, подчеркивала разные по характеру стихотворения, в которых накатывающие волны протеста переходили в смирение.
Жизнь Пилигрима перенеслась в Америку после рокового разговора в КГБ 1972 года. Бродский получил разрешение на переезд. И хотя поэту горько было покидать Россию, другого выхода не было.
Даже если моему народу не нужно мое тело, душа моя ему ещё пригодится.
Когда «все беды спеты, и страдания тоже спеты», и в 1987 году в руках у советского «тунеядца» оказывается Нобелевская премия, Бродский испытывает взамен восторга некоторую неловкость от того, что ещё столько великих имен в литературе до сих пор остаются неуслышанными.
Масштабы культа личности Бродского поражают. Он перенес все формы людского отношения к себе, от порицания до обожания, и сегодня он ─ один из самых знаменитых русский поэтов, символ благородного мученика, философа-пилигрима.
И пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность.
Текст: Валентина Ивонина
Фото: Александр Костин
[gallery columns="5" link="file" ids="84302,84303,84304,84305,84306,84307,84308,84309,84310,84311,84312,84313,84314,84315,84316,84317"]