В рамках «Балабанов. Перекрестки» прошли показы фильмов, вдохновлявших известного режиссера. Один из них - «Голод» Хеннинга Карлсена по одноименному роману Кнута Гамсуна.
Фильм, наполненный судорожными всплесками и галлюцинациями, весьма спокойным тоном рассказывает о писателе Понтусе, который постепенно сходит с ума от недостатка еды и человечности в окружающих людях, порой напоминающих тени, образы, порожденные чьим-то бредом. Пытаясь найти средства на пропитание, он пишет статью в газету, но редактор просит его кое-что подправить. Однако ему не суждено будет этого сделать – истеричная гордыня, а также грезы о загадочной девушке, на поверку оказавшейся женщиной во многом легкого поведения, встанут на его пути, ослепляя и вводя в состояние ликующего безумия.
Все эти события органично вписываются в сам ландшафт полуистлевшего города Христиании (будущего Осло, столь похожего здесь на Петербург), чья омерзительная коробка, вакуум поглощает метания героя, не давая вырваться наружу. В конце фильма он попытается это сделать, сев на уплывающий корабль, но с трудом верится, что это хоть как-то его спасет – из одной коробки можно перебраться либо в другую, либо в гроб.
Но, не смотря на череду столь мрачных событий в жизни героя, в фильме есть много того, что вызывает неоднозначную реакцию. Так, казалось бы, все окружающие люди должны выглядеть в отношении к герою нелюдями, жуткими и презрительными тварями, но если присмотреться, то окажется, что ростовщик, не принимающий у героя вещи действительно не может сделать этого; хозяйка комнаты, выгнавшая героя на улицу, просто не может больше терпеть достаточно странного соседа. И возникает странный парадокс – вместо сочувствия главному герою мы часто подсмеиваемся над его вычурными выдумками, которые он рассыпает чуть не на каждом шагу, дивимся его чрезмерной гордыне, не позволяющей ему брать в долг или признаться в бедности, хотя она сочится из каждой дырки в его одеянии. Мы куда больше сочувствуем тем (не всегда конечно), кто нечаянно столкнется с ним на улице или присядет рядом на скамейке.
Эта странность повествования подчеркивается и на визуальном уровне – вместо истеричных метаний камеры, душевнобольных декораций, характерных для экспрессионизма, фильм наполнен спокойными, плавными движениями постоянно следящей за героем камеры, а декорации пусть и серые, мрачные, омертвелые, гнетущие, но все же вполне сносные для жизни (не зря для сравнения в повествование вводится ряд героев, приспособившихся к тамошним условиям).
Таким образом, фильм являет собой странный сплав кафкианских мотивов (город уж очень напоминает деревню из «Замка»), критики городского уклада жизни (герой перебирается в город из деревни и не находит в себе силы противостоять ему) и в то же время иронического высказывания об одурманивающей силе гордыни, мнительности, застилающей глаза пеленой фантазий, приводящей к отрешенности от мира, от проблем других людей (правда, у героя случаются проблески сознания, но они довольно редки), к отвержению присутствия в этом мире Бога, который, однако, все же не покидает столь эксцентричного и нездешнего героя.
Текст Андрей Кулешов