Что такое жизнь? Что такое смерть? Есть ли грань между ними? На эти и другие вопросы человек искал ответы с момента основания мира. Попытались найти ответ и герои пьесы Беккета на Новой сцене Александринского театра: слепой парализованный Хамм (Сергей Паршин), слуга Клов (Игорь Волков) и его родители. Режиссер не оставляет героев один на один друг с другом – он окружает их хором. Но это не традиционный в своем понимании: подсвеченные белым холодным светом, шестеро офисных клерков в туго затянутых галстуках не поют, а как будто каркают. Они будто вороны, выжидающие смерти, скандируют подтемы каждой сцены «о крови», «о любви», «о пустоте», о «прахе». И в этих проводниках в потусторонний мир не чувствуется жизни: нет красок, нет интонаций – холодное, точно электронное «карканье».
Этот хор то ли поясняет, то ли запутывает еще больше, что как раз-таки в стиле абсурдизма. Есть все, и нет ничего, порядок – это хаос, а хаос, соответственно, – порядок. Этому принципу соответствует и сценография: разбросанные четко, словно по линейке, холщовые мешки, среди которых находятся Хамм и Клов. В статике главные герои проведут большую часть спектакля. Но этот, казалось бы, идеальный порядок и есть хаос. Уже спустя несколько сцен Клов уже будет прибираться – раскидывать мешки в стороны. Все вверх дном, все слова и смыслы перевернуты.
Герои тесно связаны между собой, но их диалоги, помимо того, что они абсурдны, пропитаны холодом, безразличием и пустотой друг к другу. Хамм и Клов будто каким-то неоспоримым законом обязаны быть рядом. Нетерпение друг к другу, и в тоже время смирение перед совместным существованием звучит буквально в каждой реплике. Потребность в совместном существовании чувствуется лишь в диалоге стариков-родителей, однако она тоже тает на глазах. Нагг (Николай Мартон) и Нелл (Семен Сытник) то ли на грани смерти, то ли уже мертвы. На протяжении всего спектакля можно увидеть лишь их головы, торчащие из длинных черных ящиков. Но даже несмотря на это, в них чувствовалось что-то человечное. Кажется, эти люди когда-то могли сопереживать и были способны любить. Но игра закончилась, и они балансируют на грани, разучившись испытывать какие-либо эмоции.
За этими диалогами протекает жизнь, такая же бессмысленная и вместе с тем наполненная множеством смыслов. В этих диалогах – отношения людей. Не столь важно, кто они, и о чем говорят, важно лишь то, что каждый думает о своем пути в этой жизни, но должен существовать рядом с теми, кто оказался волей случая рядом. В этом и есть порядок игры под названием «жизнь», но в то же время это порождает хаос.
Игра – основной механизм спектакля. Каждый раз заканчивая сцену, Хамм объявляет "Мы продолжаем!", а хор ему вторит "Play!" и продолжает свое «карканье». Это напоминает компьютерную игру с одной и той же заставкой перед каждым новым уровнем. Отсюда и механичность и некая «электронность» в голосе хора. Но если жизнь компьютерная игра, то какие у нее правила? Их нет. А кто играет без правил? В этом-то вся загвоздка. По Беккету, никаких высших сил нет, а значит, и игрой никто не руководит, она идет сама по себе. Здесь нет победителей и нет проигравших. Но каждый закончит игру.
Еще в начале спектакля Клов появляется с фигуркой металлического черного ворона. Второй раз уже с кровью на крыле можно увидеть этого ворона в руках Хамма. Из чемодана с последним аккордом спектакля высыпаются десятки уменьшенных копий таких же воронов с красными пятнами на крыльях. Это финал. Их игра тоже подошла к концу.
Текст: Яна Чичина
Фото предоставлены пресс-службой театра