Идейные замыслы режиссера Яны Туминой не иссякают: она все также активно сотрудничает с Большим Театром Кукол, еще недавно отшумела премьера спектакля на основе арабских сказок «Тысяча и одна...», и вот новое детище появилось на сцене театра «Особняк». Интерпретация некогда известной повести болгарского писателя Павла Вежинова «Барьер» представляет как всегда актуальную проблему осознания грани между нормой и патологией.
Вечно юная Алиса Олейник перекочевала из недетской сказки о взаимоотношениях мужчины и женщины в спектакль о сближении людей разного возраста, класса и воспитания. Она вновь играет потерявшуюся в жизни девушку, которая благодаря своей наивности и неприспособленности к реальной жизни, словно юродивая, бродит по миру и меняет, сама того не ведая, закостеневшие жизни людей. Так героиня встретила композитора Антония Манева (Дмитрий Поднозов) и стала для него чем-то вроде спасательного круга для утопающего. Однако мало кто может похвастаться тем, что у него нет барьеров, которые он установил для самосохранения. Чтобы известный композитор Манев рискнул своей репутацией и привычным образом жизни, ему необходимо перешагнуть через свой барьер. Чтобы поверить в телепатию и левитацию, нужна определенная смелость. Мы привыкли оберегать себя и свою зону комфорта, и если появляется человек, готовый разрушить ее – пусть даже именно он научил тебя летать – ты оттолкнешь его, не желая верить. На протяжении всего спектакля каждый зритель искренне надеялся, что все барьеры будут навсегда сломлены, но произойдет это или нет в современной интерпретации повести, вы узнаете лишь после просмотра спектакля.
Тумина-режиссер и Тумина-сценограф работали над этой постановкой в разном ритме, и, кажется, первая отстала от второй. Эластичные резинки, натянутые поперек сцены, словно нотные полосы, пианино-конструктор, вокруг которого замыкается жизнь героев, и предметы, взмывающие ввысь на веревочках – это отличное решение сценического пространства. Но время спектакля поделено как будто неравномерно. Некоторые сцены кажутся невероятно урезанными или наоборот растянутыми, но одно можно сказать с уверенностью: этого времени мало, потому что хочется увидеть и почувствовать, как изменится образ Манева после их совместного полета с героиней. Хочется увидеть то сакральное, что ощущаешь, перечитая Вежинова, – полет Доротеи. Как бы ни было много декораций и костюмов, аллегорически отсылающих нас к полету, как бы много не говорится о птицах, – хочется увидеть полет, ощутить восторг, ради которого Доротея сбрасывает свои туфли и выбегает на террасу, услышать звук ветра, ощутить свежесть утренней росы. Возможно, эти потребительские желания стоит обращать кинопроизводителям или большим театральным шоу-программам. Однако именно такие надежды были возложены на столь ожидаемую премьеру.
Кукольник Любовь Дьяченко смогла завоевать искреннее зрительское одобрение, создав чудесный маленький театр, в который играют герои Алисы Олейник (Доротея) и Дмитрия Поднозова (Манев). Вместо того чтобы показывать натуралистичные театральные кресла, обитые красным бархатом, сценограф поместил героев внутрь пианино. Обнаженная Доротея, обвязанная красной бархатной тканью, наблюдает за трагедией персонажей картонного «Лебединого озера» и вместе с Маневым хулиганит, переставляя фигурки принца, принцессы и лебедя. Они дурачатся, внося тем самым в действие что-то живое, совсем не наигранное. Зал хохочет.
Для этого спектакля сцену театра «Особняк» расширили и открыли занавески на окнах. Иногда за ними проходят ничего не подозревающие люди, а иногда и сами актеры расширяют игровые границы, выходя за пределы театра. Оттуда и появляется человек, который задает темп всему спектаклю: скрипач Борис Кипнис иногда незримо, а иногда и вполне осязаемо присутствует в действии спектакля, ведя актеров за своей музыкальной линией. Не зря создатели спектакля упомянули о таком музыкальном термине как сon moto, что в переводе с итальянского означает «с движением». Музыка – это движущая сила спектакля и жизни персонажей. Она сближает их, учит Доротею слышать мелодию в своей голове. Такая ненавязчивая игра Кипниса помогает актерам идти по истории Вежинова. Но прекращается музыка – прерывается и все действие. Это последний полет Доротеи.
Ощущение того, что реальность и волшебство находятся где-то на грани, рождает отсылки к магическому реализму латиноамериканских писателей или совершенно нефантастической фантастике русских классиков. Человек, привыкший верить исключительно фактам, не сможет представить смерть Хосе Аркадио Буэндиа под дождем из крошечных желтых цветов или разгуливающего по Петербургу призрака чиновника Башмачкина, ну и, конечно, чудесную Доротею, летающую не только во снах, но и наяву. Но каждый, кто обладает воображением, легко сможет представить себе эту картину – только перешагни барьер, соединяющий твой мир с реальностью.