Режиссер театра и кино, художественный руководитель Московского драматического театр им. Н. В. Гоголя - Кирилл Серебренников рассказал в интервью Анастасии Мордвиновой о цензуре, театральной ценовой политике и об идеальной модели взаимодействия художника с властью.
А.М.: В Питере только что завершился фестиваль «Балтийский дом» - центральное событие театральной осени, нередко задающее тон всему сезону. В этом году он был посвящен юбилею Станиславского, лозунгом фестиваля в этот раз были два слова с вопросительными знаками: «Художественный? Общедоступный?». В случае с «художественностью» мне вообще не очень понятно, что конкретно имеется в виду, если речь идет о театральном искусстве…
К.С.: Ну, почему же? Это абсолютно понятные вещи. Современный театр - не только провокация, не только вызов, но и красота, но и искусство. Художественность - это взгляд на любую проблему через искусство. Не через коммерцию, не через публицистику, а именно через вещи связанные с художественной практикой.
А.М.: А если говорить о жанре? Можно ли, например, документальный театр, противопоставить художественному?
К.С.: Отчасти можно.
А.М.: А документальный театр он не художественный разве?
К.С.: Документальный театр действительно декларирует антихудожественность, потому что художественность вызывает в зрителях недоверие к документальности. Документальный театр сух и скуден в изобразительных средствах.
А.М.: Намеренно скуден.
К.С.: Намеренно, это отказ от художественности. Когда в документальном спектакле возникает художественность, она, будучи связанной с фантазией, с метафизической стороной бытия, разрушает или подвергает сомнению подлинность документального текста, который по сути своей должен быть чистым, без всяких интерпретаций.
А.М.: А если задуматься о «доступности» в самом буквальном, в коммерческом смысле? Меня интересует покупали ли вы когда-нибудь билет в театр, и сколько по-вашему должен стоить билет?
К.С.: Это такой тяжелый вопрос! Я знаю, что высокие цены на билеты делают недоступными в том числе и мои спектакли для многих. Я всегда переживаю, но с другой стороны понимаю, что театр иногда только так и может выжить - за счет высоких цен на билеты. Моя концепция такая: театр дотируется государством для того, чтоб он был доступен широким слоям населения.
А.М.: Вот, очень важный момент. Чувствую, что Вы согласитесь с тем, что государство нам, как бы, должно…
К.С.: Во-первых, государство очень много дает. Оно содержит практически 600 театров в России, это действительно много, при таких дырах в бюджете! Оно дает, а мы все требуем, и оно еще дает! Театр должен и самостоятельно думать о ценовой политике. Вероятно, должна быть серьезная система скидок, студенческих, профессиональных, нужны абонементы. Это то, что я хочу сделать в «Гоголь-центре», чтоб был очень широкий спектр возможностей. Нужна система, при которой человек сможет купить билеты на несколько заявленных событий на полгода или на сезон со значительной скидкой.
А.М.: Но идеальную цену билета вы не назовете?
К.С.: Есть очень дорогие спектакли, организационно дорогие. Среднюю стоимость озвучить не могу. Любая московская цена, которую я назову, вызовет раздражение в Питере, потому что в Питере люди бедные, а в Москве … тоже бедные, но…
А.М.: Духом?
К.С.: Нет-нет-нет! Не так! Да, мы получаем, на первый взгляд, большие зарплаты, но наши затраты на проезд, на еду, на жизнь тоже значительно больше. В результате, мы работаем намного больше, чем все, чтобы прокормится, чтобы оплатить жилье и прочее.
А.М.: Итак, а что мы должны государству в плане репертуарном? Должны ли мы учитывать какие-то представления государства о театральном репертуаре? Выполнять какую-то программу?
К.С.: Государству искусство ничего не должно. Государство дает деньги на искусство, чтоб люди не дичали. Искусство должно людям, а не государству! Государство - это чиновники, а у них бывают навязчивые идеи - то идея борьбы с гомосексуализмом, то идея запретить что-нибудь, особенно у вас в Петербурге, то они понимают мораль и нравственность настолько превратно, что в эти рамки Набоков не вписывается.
А.М.: И что же делать?
К.С.: Нельзя зависеть от маний всяких сумасшедших, надо зависеть от здравого смысла и от зрителя. Театр связан напрямую с аудиторией. Если театр востребован, туда ходят люди, то он нужен. Государство должно субсидировать культуру, потому что таким образом оно инвестирует в то, чтоб люди оставлялись людьми, а не становились зверьми. Это способ развивать людей. Искусство нужно для того, чтоб человек становился сложней, чтоб он сделаться более совершенной системой, более развитой. Те люди, которые интересуются искусством, могут преуспеть и в науке, и в бизнесе, и в отношениях с другими людьми. С помощью искусства мы боремся с энтропией, с разрушением, боремся с редукцией смыслов, понимаете?
А.М.: А зачем государству делать людей более сложными?
К.С.: Государство отвечает за то, чтобы люди не дичали, потому что это написано в конституции.
А.М.: Какой у вас прогноз на развитие ситуации с ожесточившейся цензурой? Что нас ждет?
К.С.: Знаете, я иногда критикую ту власть, которая есть сейчас, но должен сказать, до недавнего времени эта власть ни разу не сформулировала свои эстетические предпочтения. То есть они ни разу не сказали: «Вот этот театр мы любим, а этот мы не любим, это кино мы любим, а это - нет». Мы не знаем, к счастью, вкусов чиновников.
А.М.: это умно?
К.С.: Да! Потому что как только власть сформулирует предпочтения, тогда начнется… Собрания на тему "Пастернака не читал, но скажу", комиссии по мракобесиям, постановления по журналам «Ленинград» и «Звезда» и т.п., у нас к этому есть все генетические предпосылки. Очень важно, чтоб власть в принципе таких заявлений не делала. Это разумная политика, а если нам начнут говорить, что надо ставить и снимать, это будет катастрофа.
А.М.: Вам не кажется, что это близится? Когда в Петербурге несколько лет назад стали запрещать рекламу спектакля «Монологи вагины», мы к этому относились почти с юмором. А теперь, после новости о скандале вокруг эмблемы «радужного сообщества» на тетропаках «Веселого молочника» мы почти серьезно забеспокоились о судьбе фестивале «Радуга».
К.С.: И ваши действия? Вы занимаетесь перепостами в соцсетях, а я бы призывал художников не бояться мудаков! Потому что идиоты были, есть и будут всегда. Не надо бояться идиотов, им можно только посочувствовать. Есть, например, депутаты, которых волнует только тема гомосексуализма, и больше их в мире ничего не волнует. Но это частные медицинские случаи. К счастью, пока нет чиновника, который может на полном серьезе сказать Александру Николаевичу Сокурову, что и как ему надо снимать. А если это случится, то надо для этого чиновника вызвать врача. А вообще-то, если речь идет о спланированных провокациях, об якобы "оскорблениях" чувств якобы "верующих", то не надо поддаваться панике: если на тебя нападают, надо уметь давать отпор. Мы не слабые. Надо просто продолжать делать свое дело и все.
А.М.: В Питере только что завершился фестиваль «Балтийский дом» - центральное событие театральной осени, нередко задающее тон всему сезону. В этом году он был посвящен юбилею Станиславского, лозунгом фестиваля в этот раз были два слова с вопросительными знаками: «Художественный? Общедоступный?». В случае с «художественностью» мне вообще не очень понятно, что конкретно имеется в виду, если речь идет о театральном искусстве…
К.С.: Ну, почему же? Это абсолютно понятные вещи. Современный театр - не только провокация, не только вызов, но и красота, но и искусство. Художественность - это взгляд на любую проблему через искусство. Не через коммерцию, не через публицистику, а именно через вещи связанные с художественной практикой.
А.М.: А если говорить о жанре? Можно ли, например, документальный театр, противопоставить художественному?
К.С.: Отчасти можно.
А.М.: А документальный театр он не художественный разве?
К.С.: Документальный театр действительно декларирует антихудожественность, потому что художественность вызывает в зрителях недоверие к документальности. Документальный театр сух и скуден в изобразительных средствах.
А.М.: Намеренно скуден.
К.С.: Намеренно, это отказ от художественности. Когда в документальном спектакле возникает художественность, она, будучи связанной с фантазией, с метафизической стороной бытия, разрушает или подвергает сомнению подлинность документального текста, который по сути своей должен быть чистым, без всяких интерпретаций.
А.М.: А если задуматься о «доступности» в самом буквальном, в коммерческом смысле? Меня интересует покупали ли вы когда-нибудь билет в театр, и сколько по-вашему должен стоить билет?
К.С.: Это такой тяжелый вопрос! Я знаю, что высокие цены на билеты делают недоступными в том числе и мои спектакли для многих. Я всегда переживаю, но с другой стороны понимаю, что театр иногда только так и может выжить - за счет высоких цен на билеты. Моя концепция такая: театр дотируется государством для того, чтоб он был доступен широким слоям населения.
А.М.: Вот, очень важный момент. Чувствую, что Вы согласитесь с тем, что государство нам, как бы, должно…
К.С.: Во-первых, государство очень много дает. Оно содержит практически 600 театров в России, это действительно много, при таких дырах в бюджете! Оно дает, а мы все требуем, и оно еще дает! Театр должен и самостоятельно думать о ценовой политике. Вероятно, должна быть серьезная система скидок, студенческих, профессиональных, нужны абонементы. Это то, что я хочу сделать в «Гоголь-центре», чтоб был очень широкий спектр возможностей. Нужна система, при которой человек сможет купить билеты на несколько заявленных событий на полгода или на сезон со значительной скидкой.
А.М.: Но идеальную цену билета вы не назовете?
К.С.: Есть очень дорогие спектакли, организационно дорогие. Среднюю стоимость озвучить не могу. Любая московская цена, которую я назову, вызовет раздражение в Питере, потому что в Питере люди бедные, а в Москве … тоже бедные, но…
А.М.: Духом?
К.С.: Нет-нет-нет! Не так! Да, мы получаем, на первый взгляд, большие зарплаты, но наши затраты на проезд, на еду, на жизнь тоже значительно больше. В результате, мы работаем намного больше, чем все, чтобы прокормится, чтобы оплатить жилье и прочее.
А.М.: Итак, а что мы должны государству в плане репертуарном? Должны ли мы учитывать какие-то представления государства о театральном репертуаре? Выполнять какую-то программу?
К.С.: Государству искусство ничего не должно. Государство дает деньги на искусство, чтоб люди не дичали. Искусство должно людям, а не государству! Государство - это чиновники, а у них бывают навязчивые идеи - то идея борьбы с гомосексуализмом, то идея запретить что-нибудь, особенно у вас в Петербурге, то они понимают мораль и нравственность настолько превратно, что в эти рамки Набоков не вписывается.
А.М.: И что же делать?
К.С.: Нельзя зависеть от маний всяких сумасшедших, надо зависеть от здравого смысла и от зрителя. Театр связан напрямую с аудиторией. Если театр востребован, туда ходят люди, то он нужен. Государство должно субсидировать культуру, потому что таким образом оно инвестирует в то, чтоб люди оставлялись людьми, а не становились зверьми. Это способ развивать людей. Искусство нужно для того, чтоб человек становился сложней, чтоб он сделаться более совершенной системой, более развитой. Те люди, которые интересуются искусством, могут преуспеть и в науке, и в бизнесе, и в отношениях с другими людьми. С помощью искусства мы боремся с энтропией, с разрушением, боремся с редукцией смыслов, понимаете?
А.М.: А зачем государству делать людей более сложными?
К.С.: Государство отвечает за то, чтобы люди не дичали, потому что это написано в конституции.
А.М.: Какой у вас прогноз на развитие ситуации с ожесточившейся цензурой? Что нас ждет?
К.С.: Знаете, я иногда критикую ту власть, которая есть сейчас, но должен сказать, до недавнего времени эта власть ни разу не сформулировала свои эстетические предпочтения. То есть они ни разу не сказали: «Вот этот театр мы любим, а этот мы не любим, это кино мы любим, а это - нет». Мы не знаем, к счастью, вкусов чиновников.
А.М.: это умно?
К.С.: Да! Потому что как только власть сформулирует предпочтения, тогда начнется… Собрания на тему "Пастернака не читал, но скажу", комиссии по мракобесиям, постановления по журналам «Ленинград» и «Звезда» и т.п., у нас к этому есть все генетические предпосылки. Очень важно, чтоб власть в принципе таких заявлений не делала. Это разумная политика, а если нам начнут говорить, что надо ставить и снимать, это будет катастрофа.
А.М.: Вам не кажется, что это близится? Когда в Петербурге несколько лет назад стали запрещать рекламу спектакля «Монологи вагины», мы к этому относились почти с юмором. А теперь, после новости о скандале вокруг эмблемы «радужного сообщества» на тетропаках «Веселого молочника» мы почти серьезно забеспокоились о судьбе фестивале «Радуга».
К.С.: И ваши действия? Вы занимаетесь перепостами в соцсетях, а я бы призывал художников не бояться мудаков! Потому что идиоты были, есть и будут всегда. Не надо бояться идиотов, им можно только посочувствовать. Есть, например, депутаты, которых волнует только тема гомосексуализма, и больше их в мире ничего не волнует. Но это частные медицинские случаи. К счастью, пока нет чиновника, который может на полном серьезе сказать Александру Николаевичу Сокурову, что и как ему надо снимать. А если это случится, то надо для этого чиновника вызвать врача. А вообще-то, если речь идет о спланированных провокациях, об якобы "оскорблениях" чувств якобы "верующих", то не надо поддаваться панике: если на тебя нападают, надо уметь давать отпор. Мы не слабые. Надо просто продолжать делать свое дело и все.