“CIRCO AMBULANTE”. Автор спектакля – Андрей Могучий. Театр Наций, Москва.
Трудно поверить, что для Андрея Могучего, за чьими плечами больше 30-ти спектаклей и невиданное множество театральных премий, “Circo ambulante” в Театре Наций стал первой постановкой в Москве. До этого было несколько попыток, последние по времени - в Школе Современной Пьесы и МХТ имени Чехова – но в силу разных причин ни один проект не был реализован. И, конечно же, для Театра Наций имеет принципиальное значение, что вторая его премьера в только открытом после затянувшегося на 20 лет ремонта собственном здании – московский дебют как для самого Могучего, так и для одного из создателей театра “AXE” Максима Исаева. До сих пор Исаев не работал в Москве ни в одной из своих многочисленных ипостасей, а в этот раз выступил сразу в двух – режиссёра и драматурга.
Изначально задумывалось, что спектакль будет о Дон Кихоте – герое, фантазёру и романтику Могучему очень близком. 7 лет назад он уже обращался к его образу, но «ДК Ламанчский» в театре «Балтийский дом» просуществовал недолго; сложносочинённая постановка об испанском рыцаре и связанном с ним мифе, полная заковыристых цитат, философских рассуждений и глобальных сценических эффектов оказалась слишком тяжела для восприятия простых зрителей. “Circo ambulante” от истории Дон Кихота ушёл очень далеко, и она стала для него лишь изначальным толчком. Как и проассоциировавшаяся у Могучего с борцом с ветряными мельницами Лия Ахеджакова, возможно, послужившая спектаклю главным импульсом.
Могучий, Исаев и Ахеджакова – одной группы крови. Все трое – восторженные идеалисты, постоянно находящиеся под властью собственной фантазии, жаждущие нескончаемой игры и вдохновлённые театром как способностью осуществить несбыточное. Дети, которые забыли вырасти просто потому, что категорически не хотят этого делать. Когда речь идёт о любом из них, критерии разума утрачивают смысл. А если они собрались все вместе, только цирк получиться и может.
И именно тут-то и начинаются проблемы. Когда спектакль создаётся огромной группой театральных безумцев (а ведь к вышеназванным можно легко причислить и Альберта Филозова, и вообще большинство участвующих в премьере актёров), очень важно, чтобы среди них был хоть один человек, способный чуть сбавлять их пыл, слегка ограничивать буйство их воображения. Потому что иначе в итоге может получится зрелище, в недрах которого можно слишком легко заблудиться, как бы ни желая его понять. В “Circo ambulante” такого человека, похоже, не нашлось.
Из притчи о Дон Кихоте спектакль превратился в глобальную антиутопию, напоминающую сразу и Замятина, и Оруэлла, и Шварца, и советское прошлое, и современную российскую действительность. Как сообщает вложенный в программку текст пролога, действие происходит на затерянном вулканическом острове, жители которого находятся под гнётом жулика и вора Обер-кондуктора. Почти все они работают на мясокомбинате по производству бычьих яиц, которые идут на экспорт, являясь главным источником национального дохода. Выбраться с острова можно только на самолёте, но билеты жутко дорогие, а всех несогласных сбрасывают со скалы на съедение акулам. Теперь объявлен новый национальный проект – с большим скрипом и постоянным распилом идёт строительство огромного цирка, долженствующего стать Главным Центром Мировой Клоунады.
Вроде бы, всё просто и ясно – но ровно до момента, когда открывается занавес. С той минуты попытки разобраться в извилистых сюжетных перипетиях и множестве героев обречены на провал. Пьесу Исаев и Могучий сочиняли сами, долго и тщательно, вместе с актёрами, постоянно её меняя в процессе репетиций. Как пишет Могучий, они создали подробные биографии персонажей, про каждого из них сочинив кучу деталей, далеко не все из которых потом вошли в спектакль. И вполне можно предположить, что в результате какие-то важные о них факты исчезли из текста, сделав неясными некоторые другие обстоятельства. И хотя почти каждый герой в тот или иной момент обращается к зрителям, называет своё имя и рассказывает о себе («Меня зовут Фна. Я люблю свою маму. У меня была мечта попробовать сахарную вату в новом цирке, но меня убила молния и я умерла»), возникает много нестыковок и недосказанностей. Текст балансирует между банальными оборотами вроде «Мой путь – жить смертью и умереть в жизни» (в которые вкладывается ирония, но это не делает их смешными), и сложно построенными глубокомысленными фразами, почти никогда не выстраивающимися в единую смысловую линию. И в этих иногда забавных путаницах и корявостях теряется многое из того, что авторы спектакля хотели бы сказать. Ему не хватает редакторской руки и хорошего драматурга.
Могучего всё время бросает из стороны в сторону. То антиутопия делается сказкой, и Обер-кондуктора называют не только злодеем-колдуном, но и даже Кащеем. То в жизнь условного государства врываются совершенно конкретные обстоятельства в виде, например, арт-террористов, которые устраивают акции в духе группы «Война». Конечно, эти миры могли бы сосуществовать, или входить между собой в конфликт, но пока они находятся в параллельных плоскостях, превращая спектакль в сумятицу и неразбериху. И дело тут даже не в отсутствии конкретной задачи, а в том, что Могучему хочется всего и сразу – и политики, и философии, и хлёсткой сатиры, и бурного беззаботного смеха, и чуть-чуть сентиментальности, и победы учения о донкихотстве. А собрать всё это воедино ему на сей раз не удаётся.
При этом визуальный ряд спектакля, конечно же, невероятно богат и изобретателен, как всегда и у Могучего, и у Исаева. Чего здесь только нет. Основа пространства – многочисленные заводские трубы, которые катаются по сцене туда-сюда и распахиваются, превращаясь то в обстановку цеха, то в помещения морга, то в трон Обер-кондуктора, то в цирковую арену. Жители острова ходят по улице только в противогазах, сотрудницы комбината потрошат громадные бычьи туши под ударами надсмотрщика-карлика. Художники-революционеры то и дело пробегают по сцене в костюмах белых медведей с плакатами вроде «С нами МОХ» или «Рама мыла маму». В воздухе сама собой летает, виляя хвостиком, резиновая акула-переросток. Во всём этом есть то волшебство, то сумасшествие балагана, за которые так любишь Могучего – но для спектакля, который стремится говорить на темы, самые важные для сегодняшнего дня, их оказывается слишком мало.
Дон Кихот в “Circo Ambulante” появляется далеко не сразу. Сначала о нём рассказывает соседскому мальчику парализованный Антон, муж героини Ахеджаковой Марии, которого играет Филозов – и вслед за испанским философом-экзистенциалистом Мигелем Де Унамуно призывает начать крестовый поход к могиле Рыцаря Печального Образа. Потом выясняется, что он на самом деле не лишён возможности двигаться, и много лет тайком учился ходить, чтобы когда-нибудь пойти убить тирана. Когда на мясокомбинате устраивают взрыв и ситуация в стране обостряется, он решает, что время пришло, и, не сказав ни слова, исчезает из дома. А Марию скоро насмерть забивает прикладом подавляющий зачатки мятежа солдат. Но в морге она вдруг приходит в себя (не поймёшь, по-настоящему, или делаясь призраком), и именно тогда преображается в Дон Кихота, наполняясь решимостью спасти всех обездоленных от гнёта главного злого волшебника. Антон выходит на арену цирка, на открытие которого приехал Обер-кондуктор (и здесь, ясное дело, нельзя не вспомнить визит Путина в Театр Наций), и героически гибнет в момент покушения. Тогда Мария решает покончить с диктатором собственноручно, и облачается в настоящие доспехи Дон Кихота, которые когда-то её папа привёз из Испании. Лия Ахеджакова выходит в рыцарском костюме на авансцену, с горящими глазами глядит в зал и произносит речь о тех, кто должен нас лечить, учить и охранять, но вместо этого обманывает, калечит и убивает. Заканчивая её словами: «Очнитесь! Вы – свободные люди!». И можно было бы над этим смеяться, но пафос Ахеджаковой столь искренен, а её воля к изменению мира так сильна, что вопреки всему ей веришь. Однако в то же время ощущаешь, насколько серьёзней и мощнее прозвучали бы эти её слова, будь они лучше и оригинальнее сформулированы, и если бы всё, им предшествующее, не рассыпалось на глазах.
А произнеся кульминационный монолог, Ахеджакова объясняет, что есть два способа убить тирана – отрезать ему яйца или плотно их сжать и не отпускать ни в коем случае. И простите меня – но иначе, чем пошлостью, я это назвать не могу. В “Circo ambulante” восторженно-героический пафос порой встречается со стёбом самого низкого и плоского сорта – и они друг друга скорее уничтожают, чем уравновешивают.
От спектакля остаётся впечатление неприятной двойственности. С одной стороны он полон социального пафоса и как бы почти впрямую говорит о событиях последних нескольких месяцев. Но тут ключевое слово – «как бы». Помещая героев в выдуманную страну, его создатели словно хотят сказать: «вот, ребята, это остров, но вообще мы-то все с вами конечно знаем, какой это на самом деле остров!». Витиеватость и условность соседствуют с прямолинейностью чудовищной, и в то же время всегда дают возможность отступить: «да нет, ну мы же вообще-то всё не всерьёз, так, дурачимся же, и мы про обер-кондуктора только, а вы о ком подумали?!». Всё это давний обычай русского искусства – показать власти громадную фигу, но потом всё-таки приложить все усилия, чтобы запихнуть её в карман. И иногда это действительно хороший и действенный способ – но в декабре у нас в стране сложилась ситуация, в которой, если художник берётся говорить на политические темы, ему стоит это делать прямо, последовательно и не отступая на полпути – или не говорить на них вообще. Иначе получится очень обидная полуправда, каким бы могучим и искренним запалом не было вызвано его высказывание.
Уважаемый Николай, большое спасибо за Ваш умный, точный и взвешенный отзыв! Я посмотрела сегодня спектакль и была очень разочарована: драматургически слабое, разваливающееся на куски, переполненное пафосными банальностями зрелище. Обидно за Ахеджакову и Филозова, жаль своего потерянного времени. Впрочем, финская публика (я смотрела спектакль в Хельсики) была очень довольна, — она, видимо, гораздо лучше умеет ценить авангардный театр, даже когда он сделан «на коленке».
У меня абсолютно те же впечатления.
Ну разве что на мой взгляд художника-неудачника выглядит "эффектная сценография" довольно вульгарно, как, впрочем, и в "Счастье". Это не театральное пространство, а попытка оживить детские иллюстрации — и при том, что в виде картинки такие образы были бы естественными и живыми, для сцены такое не годится. В театре глаз должен осязать… ему выдают 3D-картинку из мультфильма студии Pixar. С объёмом и пространством нужно работать тоньше, точнее. На мой взгляд. Как говорил Петя Трофимов, не надо размахивать руками.
Трудно поверить, что для Андрея Могучего, за чьими плечами больше 30-ти спектаклей и невиданное множество театральных премий, “Circo ambulante” в Театре Наций стал первой постановкой в Москве. До этого было несколько попыток, последние по времени - в Школе Современной Пьесы и МХТ имени Чехова – но в силу разных причин ни один проект не был реализован. И, конечно же, для Театра Наций имеет принципиальное значение, что вторая его премьера в только открытом после затянувшегося на 20 лет ремонта собственном здании – московский дебют как для самого Могучего, так и для одного из создателей театра “AXE” Максима Исаева. До сих пор Исаев не работал в Москве ни в одной из своих многочисленных ипостасей, а в этот раз выступил сразу в двух – режиссёра и драматурга.
Изначально задумывалось, что спектакль будет о Дон Кихоте – герое, фантазёру и романтику Могучему очень близком. 7 лет назад он уже обращался к его образу, но «ДК Ламанчский» в театре «Балтийский дом» просуществовал недолго; сложносочинённая постановка об испанском рыцаре и связанном с ним мифе, полная заковыристых цитат, философских рассуждений и глобальных сценических эффектов оказалась слишком тяжела для восприятия простых зрителей. “Circo ambulante” от истории Дон Кихота ушёл очень далеко, и она стала для него лишь изначальным толчком. Как и проассоциировавшаяся у Могучего с борцом с ветряными мельницами Лия Ахеджакова, возможно, послужившая спектаклю главным импульсом.
Могучий, Исаев и Ахеджакова – одной группы крови. Все трое – восторженные идеалисты, постоянно находящиеся под властью собственной фантазии, жаждущие нескончаемой игры и вдохновлённые театром как способностью осуществить несбыточное. Дети, которые забыли вырасти просто потому, что категорически не хотят этого делать. Когда речь идёт о любом из них, критерии разума утрачивают смысл. А если они собрались все вместе, только цирк получиться и может.
И именно тут-то и начинаются проблемы. Когда спектакль создаётся огромной группой театральных безумцев (а ведь к вышеназванным можно легко причислить и Альберта Филозова, и вообще большинство участвующих в премьере актёров), очень важно, чтобы среди них был хоть один человек, способный чуть сбавлять их пыл, слегка ограничивать буйство их воображения. Потому что иначе в итоге может получится зрелище, в недрах которого можно слишком легко заблудиться, как бы ни желая его понять. В “Circo ambulante” такого человека, похоже, не нашлось.
Из притчи о Дон Кихоте спектакль превратился в глобальную антиутопию, напоминающую сразу и Замятина, и Оруэлла, и Шварца, и советское прошлое, и современную российскую действительность. Как сообщает вложенный в программку текст пролога, действие происходит на затерянном вулканическом острове, жители которого находятся под гнётом жулика и вора Обер-кондуктора. Почти все они работают на мясокомбинате по производству бычьих яиц, которые идут на экспорт, являясь главным источником национального дохода. Выбраться с острова можно только на самолёте, но билеты жутко дорогие, а всех несогласных сбрасывают со скалы на съедение акулам. Теперь объявлен новый национальный проект – с большим скрипом и постоянным распилом идёт строительство огромного цирка, долженствующего стать Главным Центром Мировой Клоунады.
Вроде бы, всё просто и ясно – но ровно до момента, когда открывается занавес. С той минуты попытки разобраться в извилистых сюжетных перипетиях и множестве героев обречены на провал. Пьесу Исаев и Могучий сочиняли сами, долго и тщательно, вместе с актёрами, постоянно её меняя в процессе репетиций. Как пишет Могучий, они создали подробные биографии персонажей, про каждого из них сочинив кучу деталей, далеко не все из которых потом вошли в спектакль. И вполне можно предположить, что в результате какие-то важные о них факты исчезли из текста, сделав неясными некоторые другие обстоятельства. И хотя почти каждый герой в тот или иной момент обращается к зрителям, называет своё имя и рассказывает о себе («Меня зовут Фна. Я люблю свою маму. У меня была мечта попробовать сахарную вату в новом цирке, но меня убила молния и я умерла»), возникает много нестыковок и недосказанностей. Текст балансирует между банальными оборотами вроде «Мой путь – жить смертью и умереть в жизни» (в которые вкладывается ирония, но это не делает их смешными), и сложно построенными глубокомысленными фразами, почти никогда не выстраивающимися в единую смысловую линию. И в этих иногда забавных путаницах и корявостях теряется многое из того, что авторы спектакля хотели бы сказать. Ему не хватает редакторской руки и хорошего драматурга.
Могучего всё время бросает из стороны в сторону. То антиутопия делается сказкой, и Обер-кондуктора называют не только злодеем-колдуном, но и даже Кащеем. То в жизнь условного государства врываются совершенно конкретные обстоятельства в виде, например, арт-террористов, которые устраивают акции в духе группы «Война». Конечно, эти миры могли бы сосуществовать, или входить между собой в конфликт, но пока они находятся в параллельных плоскостях, превращая спектакль в сумятицу и неразбериху. И дело тут даже не в отсутствии конкретной задачи, а в том, что Могучему хочется всего и сразу – и политики, и философии, и хлёсткой сатиры, и бурного беззаботного смеха, и чуть-чуть сентиментальности, и победы учения о донкихотстве. А собрать всё это воедино ему на сей раз не удаётся.
При этом визуальный ряд спектакля, конечно же, невероятно богат и изобретателен, как всегда и у Могучего, и у Исаева. Чего здесь только нет. Основа пространства – многочисленные заводские трубы, которые катаются по сцене туда-сюда и распахиваются, превращаясь то в обстановку цеха, то в помещения морга, то в трон Обер-кондуктора, то в цирковую арену. Жители острова ходят по улице только в противогазах, сотрудницы комбината потрошат громадные бычьи туши под ударами надсмотрщика-карлика. Художники-революционеры то и дело пробегают по сцене в костюмах белых медведей с плакатами вроде «С нами МОХ» или «Рама мыла маму». В воздухе сама собой летает, виляя хвостиком, резиновая акула-переросток. Во всём этом есть то волшебство, то сумасшествие балагана, за которые так любишь Могучего – но для спектакля, который стремится говорить на темы, самые важные для сегодняшнего дня, их оказывается слишком мало.
Дон Кихот в “Circo Ambulante” появляется далеко не сразу. Сначала о нём рассказывает соседскому мальчику парализованный Антон, муж героини Ахеджаковой Марии, которого играет Филозов – и вслед за испанским философом-экзистенциалистом Мигелем Де Унамуно призывает начать крестовый поход к могиле Рыцаря Печального Образа. Потом выясняется, что он на самом деле не лишён возможности двигаться, и много лет тайком учился ходить, чтобы когда-нибудь пойти убить тирана. Когда на мясокомбинате устраивают взрыв и ситуация в стране обостряется, он решает, что время пришло, и, не сказав ни слова, исчезает из дома. А Марию скоро насмерть забивает прикладом подавляющий зачатки мятежа солдат. Но в морге она вдруг приходит в себя (не поймёшь, по-настоящему, или делаясь призраком), и именно тогда преображается в Дон Кихота, наполняясь решимостью спасти всех обездоленных от гнёта главного злого волшебника. Антон выходит на арену цирка, на открытие которого приехал Обер-кондуктор (и здесь, ясное дело, нельзя не вспомнить визит Путина в Театр Наций), и героически гибнет в момент покушения. Тогда Мария решает покончить с диктатором собственноручно, и облачается в настоящие доспехи Дон Кихота, которые когда-то её папа привёз из Испании. Лия Ахеджакова выходит в рыцарском костюме на авансцену, с горящими глазами глядит в зал и произносит речь о тех, кто должен нас лечить, учить и охранять, но вместо этого обманывает, калечит и убивает. Заканчивая её словами: «Очнитесь! Вы – свободные люди!». И можно было бы над этим смеяться, но пафос Ахеджаковой столь искренен, а её воля к изменению мира так сильна, что вопреки всему ей веришь. Однако в то же время ощущаешь, насколько серьёзней и мощнее прозвучали бы эти её слова, будь они лучше и оригинальнее сформулированы, и если бы всё, им предшествующее, не рассыпалось на глазах.
А произнеся кульминационный монолог, Ахеджакова объясняет, что есть два способа убить тирана – отрезать ему яйца или плотно их сжать и не отпускать ни в коем случае. И простите меня – но иначе, чем пошлостью, я это назвать не могу. В “Circo ambulante” восторженно-героический пафос порой встречается со стёбом самого низкого и плоского сорта – и они друг друга скорее уничтожают, чем уравновешивают.
От спектакля остаётся впечатление неприятной двойственности. С одной стороны он полон социального пафоса и как бы почти впрямую говорит о событиях последних нескольких месяцев. Но тут ключевое слово – «как бы». Помещая героев в выдуманную страну, его создатели словно хотят сказать: «вот, ребята, это остров, но вообще мы-то все с вами конечно знаем, какой это на самом деле остров!». Витиеватость и условность соседствуют с прямолинейностью чудовищной, и в то же время всегда дают возможность отступить: «да нет, ну мы же вообще-то всё не всерьёз, так, дурачимся же, и мы про обер-кондуктора только, а вы о ком подумали?!». Всё это давний обычай русского искусства – показать власти громадную фигу, но потом всё-таки приложить все усилия, чтобы запихнуть её в карман. И иногда это действительно хороший и действенный способ – но в декабре у нас в стране сложилась ситуация, в которой, если художник берётся говорить на политические темы, ему стоит это делать прямо, последовательно и не отступая на полпути – или не говорить на них вообще. Иначе получится очень обидная полуправда, каким бы могучим и искренним запалом не было вызвано его высказывание.
Уважаемый Николай, большое спасибо за Ваш умный, точный и взвешенный отзыв! Я посмотрела сегодня спектакль и была очень разочарована: драматургически слабое, разваливающееся на куски, переполненное пафосными банальностями зрелище. Обидно за Ахеджакову и Филозова, жаль своего потерянного времени. Впрочем, финская публика (я смотрела спектакль в Хельсики) была очень довольна, — она, видимо, гораздо лучше умеет ценить авангардный театр, даже когда он сделан «на коленке».
У меня абсолютно те же впечатления.
Ну разве что на мой взгляд художника-неудачника выглядит "эффектная сценография" довольно вульгарно, как, впрочем, и в "Счастье". Это не театральное пространство, а попытка оживить детские иллюстрации — и при том, что в виде картинки такие образы были бы естественными и живыми, для сцены такое не годится. В театре глаз должен осязать… ему выдают 3D-картинку из мультфильма студии Pixar. С объёмом и пространством нужно работать тоньше, точнее. На мой взгляд. Как говорил Петя Трофимов, не надо размахивать руками.