22-го и 23-го ноября в Москве на сцене Театрального центра СТД РФ «На Страстном» выпускники Школы-студии МХАТ под руководством режиссера Юрия Квятковского сыграли «Кофейню» Карло Гольдони. Спектакль шел в рамках проекта «Твой шанс», поддерживающего лучшие дипломные и постдипломные спектакли, и впервые был представлен на сцене СТД в мае 2011 года как участник проекта-фестиваля.
Карло Гольдони создал комедию характера, морализаторствовал, как Мольер и был плодовит, как Островский (не случайно Александр Николаевич перевел несколько его пьес). Было между ними родство метода и тем, узнаваемость их персонажей, их типизация. «Кофейня» по традиции считается одной из лучших его пьес.
Но «Кофейня», поставленная Юрием Квятковским, имеет лишь сюжетное отношение к пьесе итальянца Гольдони. Режиссер работал с версией Райнера Вернера Фассбиндера – немецкого драматурга, режиссера и композитора, отличающегося нестандартным подходом буквально ко всему - как в жизни, так и в искусстве.
«Кофейню» Фассбиндер поставил в 1969-м году в Бремене, значительно сократив диалоги, убрав парочку персонажей, наполнив действие музыкой и танцами и превратив спектакль в настоящее кабаре. Это и воссоздал на отечественной сцене Квятковский при помощи выпускников Школы-студии МХАТ и живого музыкального сопровождения.
Из декораций – только сцена. Но чего она стоила! Она была и подиумом, по которому дефилировали одетые в рвань персонажи, и кафедрой, с которой они вещали о своем убожестве и цирковой ареной, и каким-то островом, населенным чудовищами в человечьем обличье! Гениальная бутафория! В сцене было множество люков, входов и выходов для актеров: каждому свой, отвечающий натуре персонажа. У содержателя игорного дома, например, внутренняя сторона люка была обита зеленым сукном, разрисованным мелом; а у проституки Лизауры – большое зеркало.
Спектакль сопровождался живым исполнением коллективом «Пакава Ить» музыкальных партий, специально написанных для каждого персонажа. Это и оперетта, и порою настоящая опера, и брехтовские зонги, и совершенная мешанина звуков и слов. Главное – придать характеру нужный оттенок.
Нужно сказать еще раз, что от Гольдони остался только сюжет и действующие лица. В Венецию приезжает некая госпожа Плачида с целью разыскать сбежавшего от нее супруга; господин Еуженио проигрывает в казино все сбережения, его жена – выплакивает все слезы; рядом – любовная история, проститутки и разыскиваемого Плачидой супруга. Плюс все приправлено фигурами держателя игорного дома, старого ковбоя Траполла и некоего дона Марцио. Последний является главным злодеем, разрушающим семьи и семейные сбережения. В финале он раскаивается в содеянном и обещает быть честным. Но так только у Гольдони.
У Фассбиндера все совсем иначе. Нет злодеев, нет несчастных жен, а есть алчные, расчетливые люди, у которых вместо сердца счетная машина, конвертирующая валюту из цехинов в доллары. И если у Гольдони головной болью каждого был дон Марцио, то здесь враг был внутри тебя самого – твое собственное крохоборство.
Уже в начале спектакля зрителю показывают, что духовно здоровых здесь нет. Но зато есть реалисты, что следует переводить словами скопец, вор, обманщик, клеветник. Такова реальность – необходимо приспосабливаться. Фассбиндер придает пьесе Гольдони прямо-противоположный смысл! Вот слова раскаивающегося дона Марцио, которыми заканчивается пьеса: «мой несчастный язык заставляет меня бежать из этой страны, в которой все живут хорошо, пользуются свободой, миром и удовольствиями, все, кто умеет вести себя умно, осторожно и честно».
Не мог Фассбиндер не выкинуть этих слов и не изменить кардинально всю парадигму спектакля. Хорошая жизнь невозможна, так как никто не может пользоваться свободой, миром и удовольствиями. А те, кто умеет вести себя умно и честно, как бы осторожны они ни были, будут несчастны. Это формула, давно всем известная, получила наибольшее распространение в 20 веке, в эпоху мировых войн, диктаторских режимов, глобальных проблем и полного отсутствия демократии, причиной которых является все та же алчность. Именно этими проблемами занимался Фассбиндер на протяжении всей его, хоть и недолгой, но весьма плодовитой творческой деятельности.
Люди на сцене – марионетки. Подвешенные за ниточки собственной алчности, предвзятости, нечистоплотности. Дон Марцио – лишь «один из», такой же покалеченный социумом, как и остальные; Траполла, успевший не только нажить состояние, но и не растерять нравственности, теперь пытается помочь всем павшим, борется против казино и разводов, но он стар, немощен, как стара и немощна сегодня мораль. И если за ней не стоит миллион-другой, то в ней нет нужды.
Спектакль заканчивается очень внезапно, сумбурно. Все помирились, добрый Траполла доволен. Однако чувство кратковременности перемирия, до первого игорного долга или супружеской измены, чувство очень шатких уз дружбы и верности не проходит.