Кожа, в которой тебе будет лучше

«Кожа, в которой я живу» («La piel, que habito»)/2011/Режиссёр Педро Альмодовар.

Есть фильмы, пересказывать содержание которых – преступление. Можно только несколькими росчерками пера прорезать сюжет. В особняке талантливого до безумия хирурга Роберта Ледгарда (Антонио Бандерас) живет взаперти прекрасная пациентка (Елена Анайя), которая совсем не к добру напоминает погибшую жену доктора и которую ее создатель наречет Верой. Еще есть безбашенный брат Роберта, их мать (Мариса Передес), ведущая хозяйство в доме, несчастный паренек Висенте (Жан Корнет), безответно влюбленный в свою коллегу. Почерк Альмодовара подразумевает сочные цвета, идеальную композицию кадра, пронизывающий саундтрек, режиссер радует глаз зрителя картинами на стенах дома – от пышущих естественной красотой цельных Венер, сотворенных природой, до женщин Пикассо, которых можно словно безболезненно собрать и разобрать. Глаза Веры, загадочной пациентки Роберта Ледгарда, кажется, сыграли 60% всего фильма, ее совершенное, божественно прекрасное тело… и только сухие, жесткие губы вносят дисгармонию в это существо. Для фильмов Альмодовару иногда нужна прекрасная женщина с идеальным телом, которую можно раздевать до крупных планов… Женщина настолько красивая и совершенная, что, даже находясь практически под ее кожей, зритель не чувствует дискомфорта. Сравнить хотя бы с фильмом «Поговори с ней», в котором кома позволяла бесстыдно разглядывать прекрасное тело Леонор Уотлинг и путешествовать по великанской копии Паз Веги. Альмодовара нередко упрекают в ирреальности и абсурдности, но этот режиссер чувствует свои темы, знает ту грань безумия и ума, реальности и нереальности, на которой он один умеет работать. Приклеивание искусственной, сверхпрочной кожи выглядит фальшиво и по-детски наивно, поверить, что можно сшить такую совершенную грудь, которую нежно приподнимает Бандерас в середине фильма – невозможно. Педро как бы существует в своей реальности, в которую погружается с помощью земных, неумело реалистических вещей, наивно реалистических. Он знает подземные ходы в абсурд и какую-то удивительную истину. Перешить сгоревшего человека в молодое совершенство… Так у Достоевского мы не удивляемся тому, что мудрый Порфирий Петрович берет Раскольникова измором, а мыслящие бунтари бегают с криками: «Подлец! Подлец! Думаешь, я убил?!». Таковы правила игры, таковы особенности творческого дара. Таков язык и порядок слов, которым художник может сказать что-то миру. Ледгард, который творит благо, совершенствуя людей, чем-то напоминает благодушного профессора Преображенского из «Собачьего сердца». Совершенно восхитительна сцена, когда Роберт оплетает маленькую сосну-бонзай проволокой, медленно, осмысленно, словно хочет ее защитить, сохранить. Такая хрупкая кожа не в состоянии удержать самое дорогое, любимое. Но эта же кожа может всё изменить, если дать человеку второй шанс. Кожа – дом, Роберт – кукловод, хирург, которому кровь живого животного доставляют прямо на завтрак, мститель, восстановитель справедливости. В этом фильме много от Достоевского. Свобода человека, его полномочия в отношении свободы другого, преступление и наказание, бунт против человеческого несовершенства, смертности. Висенте вынес приговор по какому-то скорее ветхозаветному закону: око за око, изнасилование за изнасилование. Когда Роберт торжествующе достает вагинорасширители, зритель не знает, плакать ему или смеяться, настолько это абсурдно, жестоко и до бесспорности справедливо. Он переживает, ощущает то же унижение, которое нанес, пусть даже неосознанно, в неадекватном состоянии. Самая альмодоваровская сцена в фильме – изнасилование в саду. Только великий Педро может снять сцену вроде бы изнасилования, вроде бы преступления так нежно, так скорбно, так невинно… Звучит проникновенная песня о любви, миниатюрный юноша, уверенный, что наркотическая доза достаточна для обоих, тоскующий по своей вроде бы навсегда потерянной Кристине, не понимает, что совершает ужасное деяние. Как порядочно, беспорочно он потом поправляет лямки, надевает платье. Вовсе не как преступник, заметающий свои следы. Словно вина стоит здесь, печально обнимая невиновность. Так же преступно проявляет свою любовь санитар прекрасной девушки в фильме «Поговори с ней». В больнице Роберту объясняют: «Она идентифицировала вас с насильником», что в общем-то не так далеко от истины: доктор Ледград перекроил беспомощное, обгоревшее тело, создал существо, жизнь которого была повторно растоптана. И, может быть, стоило этой обгоревшей внутри женщине на самом деле услышать грустную песню из прошлого и умереть живой, той женщиной, которую любил Роберт. «Я – Висенте» говорит красавица-Вера –  всё равно – «Я – Висенте». Еще в самом начале фильма, когда зритель думает, что эта женщина всегда была женщиной, герой Бандераса говорит вроде бы ужасно логичную и банальную фразу: «Я же не знал, что у тебя нежная кожа… что у тебя такая нежная кожа». А отчего бы коже у девушки не быть нежной? Висенте, любивший Кристину, работавшую вместе с ним в маленьком магазине, отпустивший ее, потерявший ее, пришедший на эту роковую вечеринку, чтобы как-то забыться, жить дальше, и в прежнем обличье обладал нежной, женственной кожей и такой же во многом душой. Роберт снимает кожу, надевает кожу, заживляет кожу, вытирает от крови, одевается в медицинские халаты и перчатки. Этим одаренным хирургом движет чувство собственничества. Первая любовь - любовь безумца, он кромсает тело жены, чтобы удержать уже умершую душу; вторая, тоже безумная в своем опьянении – отпускает самого дорогого человека. Первая падает под спущенным ей же курком насилия; вторая любовь совершенно неведомым образом сбывается. Глаза Висенте, Веры – всегда полны раскаяния и слез. Животный инстинкт борьбы за жизнь поднимает револьвер в конце, как заповедовал телевизор, единственный советчик и источник информации в комнате пленницы: прыжки антилопы – йога – побег жертвы из комнаты – уход жертвы в себя. Лечь в постель с убийцей своей жены, ждать лубриката, чтобы переспать с усовершенствованным телом насильника усовершенствованного тела своей жены - какая-то дурная бесконечность, верх абсурда, бесчеловечности. Проникнуть в кожу через кожу, которая проникала в кожу, Роберту так и не удается, потому что пулю не останавливает обычный человеческий покров, незащищенная от малярийного комара телесная одежда. Вспоминаются слова из Евангелия, – ибо все волосы на голове человека сочтены, и ни один волос не упадет без Моего ведома... И души будут странно счастливы по какому-то неведомому закону. Как написал бы Ф. М. Достоевский, – «Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его… Это могло бы составить тему нового рассказа, - но теперешний рассказ наш окончен».

Елена Калошина