После невнятной перипетии в российский прокат вышла «Шантрапа» Отара Иоселиани. Мораль сей новой басни именитого режиссёра не настолько сложна, чтобы требовать очередного критического осмысления. Лучше сосредоточиться на том, в чём этот фильм своеобразен.
Биографическое начало здесь выражено сильнее, чем в любой из предыдущих работ режиссёра. И для осмысления этого факта важен не выбор в пользу одного из определений увиденного нами (альтернативная автобиография либо собирательный образ творческой «шантрапы» и т.п.), а осознание того, что биографизм как таковой Иоселиани-режиссёру до сих пор был чужд.
Автор фильма рассказывает (показывает) историю творческого человека, который тщетно стремится в «предлагаемых обстоятельствах» делать то, что он хочет. Обстоятельства суть Сцилла косного советского бюрократизма и Харибда циничного западного арт-бизнеса; других берегов не видно, и в конце концов героя поглощает пучина, населённая русалками. Узнаваемы тон повествования, меняющийся в диапазоне от меланхолии до беспечности, лукавый эскапизм автора, точно передаваемый поговоркой «хорошо там, где нас нет», противопоставление интерьера пейзажу и многое другое. Непривычно общее впечатление, которое оставляет «Шантрапа»: кажется, будто режиссёр местами шил белой нитью, отчего швы впервые стали заметны. Эти распространённые метафоры правомерно использовать в случаях халтуры или невнятности приёма, но Иоселиани в подобном никогда замечен не был. Небрежность нередко была для него объектом эстетизации, но никак не принципом работы над произведением; не называть же небрежностью доверие режиссёра к самоорганизации материала. Смущает в «Шантрапе» именно ощущение беспрецедентного у Иоселиани авторитарного вмешательства в материал, из которого получается кино. Если сравнить фильм с высказыванием, то это – высказывание от первого лица, причём в большей степени принадлежащее смелому в художественных решениях публицисту, нежели художнику своеобычного сатирического дарования, каким предстаёт Иоселиани в других фильмах. Подлинного лиризма «Певчего дрозда», сравнение с которым так и напрашивается, в «Шантрапе» нет. Это фильм на ходулях или, если угодно, на котурнах, с ироническим deus ex machina в лице мифической русалки. Она похожа и не похожа на любимые Иоселиани экзотизмы вроде комнатного марабу из «Истины в вине», цыганского крокодила из «Утра понедельника», ожившего мертвеца из псевдоэпоса «И стал свет»: в ней есть фантастичность, но нет недосказанности.
Примерно так же соотносятся человеческие персонажи последнего фильма с теми, которыми населены фильмы прежние: принцип типизации в целом сохранён, а живость и человечность не те. Кажется, менее чем когда-либо режиссёр стремится вызвать сопереживание зрителя. Заразительна разве только симпатия к деду Нико, без которого главный герой заметно поблёк бы.
Возможно, дело в том, что в «Шантрапе» Иоселиани предпочитает говорить, а не показывать. И, скорее всего, это возрастное. Фильм, впрочем, далёк от выверенной жанровой сложности кинематографических «senilia» наподобие «Амаркорда»: что-то в нём есть от притчи, что-то от сказки, что-то от фарса, но в своей условности он невнятен, а в определённости общего смысла был бы банален, если бы не смелость Иоселиани показать всё именно так. Чтобы не списывать это на промахи или странную прихоть режиссёра, стоит вспомнить слова современного философа искусства Игоря Смирнова, считающего подобную неопределённость (в том числе жанровую) свидетельством поиска способа передать опыт последней свободы, той, что открывается художнику вследствие возрастного кризиса.
Что ж, кризис среднего возраста на фильмах Иоселиани практически не сказался. Перед нами, скорее, проба последнего слова. Герой ушёл жить в подводное царство. Крайне интересно, что будет дальше.
В «Родине». Хм, я вот собиралась пойти. Теперь что-то не тянет.
Одного не могу понять, где этот фильм идет в прокате у нас?