Спектакль «Красная ветка». Курс Кирилла Серебренникова. Школа-студия МХАТ и Центр современного искусства «Винзавод».
Бывает, что стихи читают поэты, их написавшие – каждый в своей манере, меланхолически монотонно или неистово экспрессивно, но в равной степени сливаясь со своим произведением и захватывая слушателей если не его красотой и смыслом, то хотя бы собственной им увлечённостью. Бывает, что их читают актёры – либо в составленном из стихотворений спектакле с героями-типажами и придуманным сюжетом, либо на поэтическом вечере. В первом варианте актёрского исполнения стихи делаются лишь основой для постановки, и факт их исполнения теряет самодостаточность, текст как таковой уходит на второй план. Во втором за редкими исключениями не получается театра, актёры выходят один за другим, объявляют авторов и названия, и читают, читают, читают, иногда подражая интонациям поэта, иногда сочиняя и играя лирического героя, в лучшем случае присваивая текст и говоря от себя лично. В любом случае зрителям предлагается смирно сидеть, наслаждаясь искусством или мерно посапывая.
Курсу Серебренникова захотелось взорвать эту застарелую, десятилетиями не меняющуюся ситуацию поэзии на сцене, в какой-то степени возродить ту атмосферу творческого экстаза и эмоционально-умственно-политического безумия, которая царила на стихотворных вечерах 60-х – на ином материале и иными средствами. Найти для современной поэзии адекватный ей язык выражения, так, чтобы она даже против воли брала в полон, будоражила, интриговала, завораживала и заволакивала душу.
Поэтический перформанс «Красная ветка» играется в подвале Акцизного склада Винзавода – сумрачном, длинном, с потрескавшимися арочными сводами и слегка облупленной кирпичной кладкой. Зрителям открывают решётчатые ворота, и, как только они входят, на плечи каждого вдруг опускаются чьи-то руки. Каждый из актёров собирает вокруг себя группки по два-три человека, уводит в сторону и начинает им читать стихи – глаза в глаза, пристально смотря в лица, по-родственному доверительно, будто не чужим людям, а друзьям детства. Когда первое стихотворение закончено, ты свободен, пока тебя не выцепит взглядом ещё кто-то, ходишь среди толпы и пытаешься вслушаться в строки, которые произносят другим. Приближаешься к продолговатому дощатому ящику и вдруг видишь сквозь прорези чьи-то глаза. Нагибаешься, приникаешь ухом к щёлочке, и неведомый голос страстно выплёскивает в тебя свою боль, отчаяние, ненависть. А потом погаснет свет, и актёры будут выхватывать людей уже по одному, тесно прижимаясь всем телом, дыша в висок и рассказывая стихи дрожащим шёпотом, как сказку на ночь.
Театр сегодня разговаривает со зрителями очень по-разному. Кто-то – и тут нет ничего плохого – демонстративно отгораживается от зала, создавая замкнутый в себе, самоценный мир, выплёскивающийся за границы сцены только энергетически. Отдельные режиссёры избирают для себя роль проповедников, усердно долбя зрителей по голове давно всем известными истинами. Кто-то издевается над зрителями и провоцирует их, иногда впрямую втягивая в действие, но делая это в насильной, деспотической форме. В «Красной ветке» актёры вступают с нами в тесный, непосредственный контакт почти интимного, в каком-то смысле даже сексуального рода. Перформанс порой разделяется на множество моноспектаклей, каждый из которых разыгрывается только для одного зрителя и стремится слить его воедино с артистом; и увидеть все эти спектакли сразу, включая те, что на сей раз оказались предназначены другим, невозможно. Когда после этого зрители вновь сойдутся вместе, они уже чуть изменятся, и воспринимать всё будут немного иначе, чем изначально.
[youtube]6KBPQ1fVYHs[/youtube]
Первые слова «Красной ветки» - из Линор Горалик: «Кто наших лет, тот нам молочный брат:/мы вскормлены одной молочной кухней», и слова эти имеют сущностное значение: речь здесь оказывается даже не просто о конкретном поколении, как в «Отморозках» и «Феях», а о человечестве вообще, о множестве разнонаправленных индивидуальностей и необходимости хотя бы попытаться их сплотить, всех, вне зависимости от возраста, пола, профессии, социального слоя, характеров, убеждений. Найти что-то общее для каждого, кто связан с другими одной эпохой. Актёры, кто в джинсах, кто в джинсовых шортах, кто в стелющихся по холодной поверхности широких брюках, но все в белых одеждах (рубашках и кофтах), выстраиваются вдоль длинного стола, вытягивают руки и с улыбкой приглашают избранных взглядом зрителей взять гранёные стаканы с молоком и отпить одновременно с ними. Просто? Да. Наивно? Да. Но как действенно – потому что лишено любого пафоса, нравоучения, желания надавить. Главное – дать всем почувствовать внезапное родство. Они читают самые разные стихи, от Дмитрия Пригова до Сергея Бабкина, взрослые и детские, смешные и серьёзные, о смысле жизни и о любви, о России и об одиночестве. Читают, не сообщая ни авторов, ни названий, просто сплошным потоком, друг за другом, сплетая в клубок современной жизни во всех её неразрешимых противоречиях. Герой Тимура Кибирова разговаривает с тараканом, герой Дельфина с Богом, и они – без всякого кощунства – вдруг уравниваются в правах в целостной картине мира, где каждое живое существо по-своему ценно и прекрасно, где нет неправильных мнений и плохих людей. Всё относительно и переменчиво, а значит, всё возможно. И «Куликово поле» Пригова от постулата «Так победят сегодня русские!» придёт к выводу «Так пусть татары победят», в итоге завершившись так: «А впрочем, завтра будет видно!».
Потом зрителей разделят снова, на мужчин и женщин. Первых усадят кругом на складных стульчиках, вторых уведут за запретную для нас дверь. Ведь о любви откровенней всего мальчики секретничают с мальчиками, девочки – с девочками. Сойдясь снова, мы окажемся противопоставлены друг другу, стенка на стенку, за девушкой толпа подруг, за парнем – приятелей. Двое ожесточённо встречаются глазами, он проклинает её, она – его, но опять и опять они признаются в любви. От сладкого страдания до мучительного наслаждения один шаг.
Вдруг под потолок повесят шар-диско, и финальная часть «Красной ветки» будет сыграна в стремительном ритме ночного клуба, под постукивания, хлопки, притоптывания и звуковые напевы, так, что сам едва удерживаешься, чтобы не пуститься в танец. Стихи зачитываются бешеным речитативом, в непрерывном движении актёров по хаотичным траекториям. Схватывается не просто момент времени, но его неуловимое, бесконечно льющееся течение. Воздух, которым мы дышим и миг, в котором мы живём. Последние слова – слегка перефразированные из Олега Груза: «Вы стали духовно богаче. Удачи!», та ирония над собой и над зрителями, на которую мало кто способен. Ирония – но и нешуточное завершение хода спектакля, посыл вперёд, наверх из подвала, к продолжению пути. К тому, чтобы творить мир своими руками, в содействии с теми, кто рядом с тобой.
В этот раз «Красная ветка» игралась в день пограничника. Так совпало, что ровно в тот момент, когда закончился спектакль, начался салют. Пушки были где-то совсем рядом, Винзавод сотрясался, зрители не расходились, стояли вместе с актёрами, и, шутя, наблюдали за фейерверком. Такой финал казался неслучайным и естественным, как будто изначально задуманным. В «Красной ветке» есть редкая сила созидания и утверждения, приятия жизни и страсти быть.
