Гогольвербатим

Валерий Фокин. "Ваш Гоголь". Александринский театр.

Валерий Фокин, поставивший более двадцати спектаклей по произведениям Н.В. Гоголя, на этот раз в качестве литературной основы для своей постановки берёт письма и документальные свидетельства жизни писателя. Главный герой - сам Гоголь, а точнее их два: юный, только прибывший в Петербург, восторженный, полный жизни и сил (Александр Поламишев), каким можно представить его по мемуарам современников, статьям, переписке с В.А. Жуковским, П.А. Плетнёвым, М.П. Погодиным и т.д.; и доживающий свои последние дни в бреду, измождённый душевной болезнью и полностью отрешённый от внешнего мира (Игорь Волков), что описано в дневниках А. Т. Тарасенкова - лечащего врача, единственного близкого человека, пребывавшего рядом с писателем всё это время. Эти два существующие в истории образа на протяжении всего действия присутствуют на сцене одновременно. На длинном чёрном столе-подиуме, вдоль которого постепенно рассаживаются зрители, с самого начала лежит в белом больничном одеянии Гоголь, так, как описывал его Тарасенков с того момента, когда он уже совсем начал «сдавать»: «Гоголь лежал, ни с кем не разговаривая, не обращая внимания на всех, подходивших к нему. По временам поворачивался он на другой бок, всегда с закрытыми глазами, нередко находился как бы в дремоте...» (Тарасенков А. Т. Последние дни жизни Н. В. Гоголя // Н. В. Гоголь в воспоминаниях современников / Ред. С. И. Машинский. М.: Гос. издат. худож. лит., 1952. С. 521). Под «всеми» подразумевалось несчётное количество мучителей - врачей, которых позвали лечить писателя от неизвестной болезни (споры о ней ведутся исследователями до сих пор), и которые доводили его всевозможными процедурами до такой степени, что Гоголь несколько раз едва ли не умолял оставить его в покое. Медики, «материализовавшиеся» у Фокина в виде тех самых гоголевских «маленьких людей», в исполнении актёров-лилипутов, суетятся повсюду, как мейерхольдовы арапчата, всё время что-то делают своими крохотными шустрыми ручонками, тихо переговариваются каким-то гномичьим шёпотом. Пока они поднимают, усаживают и укутывают дрожащего пациента в шали, шинели, шубы, наваливая на него уже целую гору вещей - доводя до абсурда свою заботливость, молодой Гоголь, затерявшийся среди зрителей, сначала запевает песню на украинском языке, потом вскакивает на сцену-подиум, свысока разглядывает своего двойника, а после уходит на прогулку в малоросское поле, раскинувшееся во внезапно открывшемся зрительскому взгляду камерном помещении. Эта маленькая, залитая ослепительным светом сцена-коробка – словно выход в другой мир из чёрного кабинета, в котором идёт действие. Травы, цветы, колосья ржи, репеи с человеческий рост, - космос первозданной природы, в котором герой вырос, сменится в этом же пространстве на улицу Петербурга, - чётко выверенную искусственную цивилизацию. Город-мечта с его Исакием, с его жителями видится амбициозному и полному надежд писателю как на ладони - он ловко передвигает дома, легко облокачивается на них, деловито наблюдает за тем, как вдоль бутафорского Невского проспекта прогуливаются те самые инфернальные гномы, теперь превратившиеся в петербуржцев в цилиндрах и пелеринах. «Ах, какой Пассаж!» - слышится со всех сторон восхищение архитектурой известного здания на Невском и тут же перерастает в реплику из «Ревизора». «Марья Антоновна, я вас люблю», - подсказывает им Гоголь текст своей пьесы, по-режиссёрски выстраивая мизансцену из горожан. И все покорно слушаются его - писателя, получившего всеобщее признание уже к тому времени, как эта пьеса была впервые поставлена здесь, в Александринском театре. Довольный, ещё полный планов и уверенности, что «Театр - это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра», он направляется на скейте-гондоле в Венецию - набираться новых впечатлений и продолжать творить... В этом крошечном помещении хронологически протекает его сознательная жизнь, за которой из темноты наблюдает второй Гоголь, и у него как перед смертью вся эта жизнь проносится перед глазами. После некоторого времени, проведённого в Италии, последние его письма уже явно выдавали меланхолическое настроение. Резкие критические выводы об искусстве, уверенные формулировки правильного и нравственного жития человеческого сменились на неуверенность в понимании этого. «Я точно отступаюсь говорить о таких предметах, о которых дано право говорить одному тому, кто получил его в силу многоопытной жизни. Не мое дело говорить о боге. Мне следовало говорить не о боге, а о том, что вокруг нас, что должен изображать писатель, но так, чтобы каждому самому захотелось бы заговорить о боге...» - говорится им в одном из последних писем В.Г. Белинскому. Под конец Гоголь полностью погрузился в религию, рассуждал о православии и о том, насколько важны эти знания для жизни русского народа, и что никто не в силах уразуметь человеческую душу, даже художник-гений. Оставшиеся дни он постоянно молился, доводил себя до истощения строжайшим постом. Спускаясь «из Италии» Гоголь-юноша, резвясь, описывает прелести итальянской кухни и направляется к уже измождённому Гоголю-писателю вместе со свитой гномов, которые теперь, надев чёрные маски с длинными носами а-ля comedia dell arte, подносят ему аппетитные блюда и, как лукавые черти мученика, постящегося в последние дни, заискивающе пытаются соблазнить его любимыми яствами. Эти, созданные им же самим «маленькие люди», блюда с его любимыми макаронами с пармезаном, венецианские паромщики, превратившиеся в ужасающие гаргульи с красными глазами, окружили его скопом - то, чем он жил когда-то, теперь терзает его как в кошмарном сне. Здесь актёр Волков произнесёт последний монолог умирающего Гоголя, уже столкнувшегося со своим юным двойником и обращающегося к самому себе как будто с упрёком. Все слова, выдающие последние настроения в письмах, собраны режиссёром воедино, собственно, из них монолог и состоит. Малая сцена Александринского театра становится тёмным потусторонним пространством - это то ли сознание писателя, то ли промежуточный пункт между жизнью и смертью, где  умирающий писатель остаётся один и говорит, не обращаясь к зрителям, не воспринимая суетящихся вокруг него живых существ, это предсмертная агония, сами собой с лихорадочной дрожью вырываются последние слова сознания. А юный писатель с ужасом и недоумением увидит последнее - сожжение ветхих бумаг - второго тома «Мёртвых душ». После этого он так и останется до конца сидеть в углу, съёжившись, прижимая к груди клочки сгоревшей книги, и, будто в оцепенении, наблюдать за происходящим.

В спектаклях Фокина как всегда есть чёткая композиционная структура, все образы и сюжет очень плотно скомпонованы — действие развивается стремительно, динамично прокручивая перед глазами самые важные моменты из жизни Гоголя. Квинтэссенция творческой биографии. Но главное здесь — атмосфера. Она создаётся за счёт того, что актёры находятся буквально в нескольких сантиметрах от зрителя. От начала и до конца оба героя ходят перед зрителями как по подиуму, назначение которого - представлять модели так, чтобы их было видно вплотную, до мельчайших подробностей. Отсюда и смысл названия «Ваш Гоголь» - это не только  известная подпись Гоголя в конце каждого письма, но и режиссёрское обращение к зрителям, петербуржцам, читателям, ко всей России, для которой он писал - вот он весь перед вами как на ладони, Ваш Гоголь. Спектакль завершается красивой метафорой: Игорь Волков выходит в раскрытое окно, в котором видна панорама города — Гоголь растворился в духе Петербурга, в вечности.

Текст: Тамара Москвичёва

Фото: Виктор Сенцов