Слабое звено

Николай Гоголь. "Записки сумасшедшего". Режиссёр Кама Гинкас. В главной роли Алексей Девотченко.  МТЮЗ.

Попадаю в фойе станции Красносельская. Тут же вспомнился Бархин, его дом Поприщина (неглубокая, сплющенная сценическая коробка) – совершенно те же пустые, массивные стены картофельного цвета, такой же бездомный белый свет от ламп дневного освещения… Длинные и ровные пучки жёлтых, под цвет стен, проводов - вроде не из спектакля, и вместе с тем вписывающихся в его атмосферу. Равно как и оба полюса этого пространства – живые двери метро, беспокойные, как клавиши пианино, и рдеющая звездообразная мозаичная картинка с красноармейцем-барабанщиком. Здесь вспомнишь гоголевскую повесть – и тотчас получишь у себя в голове недвусмысленный соц-арт, который охватит и красноармейца, и бесконечную беготню дверей. Крохотный бездвижный мирок нового спектакля Камы Гинкаса «Записки сумасшедшего» окрашен в этот же канареечный цвет. Будто злосердечный, бескомпромиссный плакат-прокурор, чёрная буква на жёлтом фоне (самое броское сочетание). В резкое, незатейливое пространство поселили заурядного и непривлекательного уродца. У каждого его слова острый матерный вкус – так Алексей Девотченко поперчил текст «Записок сумасшедшего». А в «день величайшего торжества», просветлев и благоговейно утихнув, он чуть не плачет от счастья, к которому естественным образом примешивается собачья благодарность. Он занял монарший трон ни в коем случае не самовольно – в короли его произвели. Сердится ли он, сладко ли улыбается – всё выдаёт в нём ограниченного тупицу, не анекдотического, а весьма жизнеподобного. Выровненного, упорядоченного, как на линейке миллиметровый штрих. Причём от его тупости несёт какой-то самоуверенной военщиной. Этот Поприщин не вышвырнет с ненавистью вицмундир и не нацепит шутовскую мантию назло остальным – он будет ждать коронации по всем правилам, словно помазанник божий аккуратно умещён где-то наверху Табели о рангах. Почти все гоголевские цветы выполоты, тем сочнее преогромные жёсткие лопухи. Даже в любви ни нотки лирики - вместо воздушного танца вожделенной и недостижимой Софи, сухая и ленивая тренировка балерины, которая даже и не уникальна – возле неё разминается её двойник. Гинкас надушил свои «Записки сумасшедшего» запахом крепкой, доброй и непорочной смеси официоза и гламура. Над своей убогой кроватью Поприщин криво лепит лица поп-звёзд и президента (а вместе с ними и порно), с самозабвенным мазохизмом унизившись до школьника, влюблённого в кумира, которого выбрал себе примером для подражания. А роскошная газетная мантия, складывающаяся за плечами вступившего на престол монарха в бумажный горб, словно треугольная филонь священника, пестрит теми же медийными лицами. Пошлейший Поприщин улыбается именам Галкина и Билана, как и растиражированному имени Пушкина. Дилетант с претензией  проглатывает «Душеньки часок не видя» вместе с описанием бала, сделанным курским помещиком. Конечно, от человеческой души, скрученной в дурдоме, никуда не денешься, и всё же куда ярче и громче страшный вопль об алжирской шишке. На жёлтой стене мелькают шикарные видео разноцветных, губастых, напомаженных людей-победителей, а сумасшедший чиновник словно орёт во всю глотку «Мы жрём друг друга, и вот эти сожрали меня, потому что я не сделал то же самое с ними!». Он не мученик – просто «самое слабое звено». Точно такие жеикак он, просто более везучие, гордыми влюблёнными глазами ласкают своё счастье – вкусную пенку той самой крепкой смеси гламура с официозом. «Софи», присев на окошко наверху, дарит взглядом невидимого чёрта - в этом и Поприщин готов поклясться. Хоть и сам он в чёрта по уши втрескался. Прежние герои Гинкаса не дотягивались до вожделенного счастья – и мы чувствовали крайне болезненное натяжение их рук. Но сладкий сон Поприщина смонтирован из жутких глянцевых кадров, причём каждый 25-ый – порнуха. Серебренников в театральных думах о том же Гоголе (кстати, его «Мёртвые души» сыграны в похожем неглубоком ящике соломенного цвета) готов понять религию своего Чичикова-мечтателя. С помощью подсвеченных пластиковых стаканчиков он построил то ли Нью-Йорк, то ли Лос-Анджелес, действительно манящий, весь в огнях. (Правда, красота получалась только на макете – Чичиков, не выдержав мучной лавины протухшей светской тусовки, устремляется неизвестно куда для одного летучего, живого чувства дороги.) А в «Записках сумасшедшего» чёрт прорисован в самых гадких подробностях, поэтому не жаль тех, кто безуспешно барабанит по ту сторону глянцевых небес. Не в белую стенку рая, как когда-то, а в исподнюю преисподней.

Антон Хитров

Фото Елены Лапиной