Омовение души

Ронан Шено «Феи». Режиссёр Давид Бобе. МХТ имени Чехова.

Осенью на Новой сцене МХТ имени Чехова прошёл созданный Кириллом Серебренниковым проект «Французский театр. Впервые на русском». Режиссёры из Франции ставили неизвестные у нас пьесы современных французских драматургов, у кого-то получились недалеко ушедшие от читки эскизы спектаклей, у кого-то – полноценные театральные работы. Два спектакля теперь вошли в репертуар. Один из них – «Феи» Ронана Шено, созданные Давидом Бобе со студентами курса Серебренникова. Давид Бобе уже делал «Фей» в 2004-м году, во Франции, но тогда они были совсем другими – для московской версии текст был по сути написан заново при участии автора и актёров. Французский спектакль говорил о родившихся в конце 70-х, на этот раз речь о поколении рубежа 90-х, и не абстрактном, а конкретном, российском, постперестроечном. От изначальной фабулы, породившей название (к одинокому герою являются в ванной две «феи», втягивая его в тяжёлый диспут о его собственной жизни и судьбах современного мира), не остаётся почти ничего. Герой уходит на второй план, здесь нет персонажей, сюжета как такового. Спектакль превращается в гул множества мужских и женских голосов, формирующих единое  человеческое сознание и разрывающих его на части, как клубок мучительно неразрешимых противоречий. Это овеществлённое мышление, материализованная душа того, кому двадцать пять и кто не знает, как жить. Любовь, политика, смерть, искусство, преступление, счастье – все эти понятия вихрем проносятся в голове, вступая в яростный конфликт между собой. На каждый тезис находится антитезис, а синтез уже невозможен. Личность распадается, теряет саму себя, переполненная противоположными воззрениями и устремлениями, не знающая абсолюта, набитая шелухой и мусором (упоминаемые в спектакле Муз-Тв, Жанна Фриске, «Папины дочки»), но не успевшая вместить что-то важное (и ответом на вопрос «Что ты знаешь о театре?» прозвучит красноречивое молчание). «1956-й год? Пофиг. 1991-й? Пофиг. 1917-й? Пофиг». - ориентиры утрачены, вокруг равнодушие, которому хочешь, но не умеешь противостоять, и не с кем посоветоваться, как это сделать. За каждым голосом - конкретное чувство и конкретный человек, не выдуманный, а настоящий, который выходит на сцену МХТ и говорит от себя лично, про себя самого. Яна Иртеньева, Светлана Мамрешева, Филипп Авдеев, Александр Горчилин, ещё шесть занятых в спектакле актёров и актрис – вот его подлинные герои. Человеческий внутренний мир Бобе и Шено помещают в разросшуюся до необъятных размеров  ванную комнату – пространство голое и интимное, где спрятаться негде и всё напоказ. Заполненные водой ванны и унитазы на светлой клеёнке, белая стена из кафельных плиток. Парни в одних трусах, девушки в ночных рубашках. Они блуждают по сцене в зеленоватых отблесках света, с брызгами плюхаются в ванны и на залитый пол, моются, поют, танцуют – и неудержимо тянутся друг к другу. Ими движет жажда прикосновения, желание телесного контакта. Погладить, обнять, неважно, кого – сделать чужого человека родным. Выговорить себя, выплеснуть всё, что волнует и не даёт существовать – и броситься к ближнему. Эта радость непосредственного общения редко с такой силой и свободой является на сцене. У актёров глаза горят нездешним, немного не сегодняшним светом, одухотворённой теплотой и страстью к познанию жизни. Они устремляются один к другому, падают в объятия, закруживаются в танце с не сыгранным, но ощущаемым влечением. Потоки текста поглощают их, заставляя искать и не находить выхода из тупика априори загубленной, обесмысленной жизни, спастись можно только в преодолении одиночества. Один из них лежит в ванне, остальные сидят вокруг, и на проекции мы видим, как они пробегают по его телу резиновыми игрушками – уточкой, лошадками, парой черепах. Вдруг среди фигурок появляется космонавт, взмывающий в воздух под женский голос, который пропевает нежно: «Гагарин нас любил!» - символ эпохи, ещё знавшей героев и имевшей хотя бы суррогат веры в кого-то, кому ты не безразличен. Тоска по недополученной любви и горячее стремление её ощутить толкают их к тем, кто рядом.

«Феи» - спектакль, возникший из детского купания в ванночке, момента перед сном, когда мама, пожелав спокойной ночи, выходит из комнаты, первых мгновений после пробуждения уже взрослого человека, когда сознание ещё нечётко, все размышления и воспоминания перемешиваются, а явь неотделима от сна. Мы видим детей, не прошедших через воспитание и не успевших вырасти, но уже брошенных с головой в истинное и жестокое, ничем не заретушированное бытие; или же – чувствующих себя малышами взрослых, которые не прекращают играть и оказываются беспомощны перед своей судьбой, не в силах нести ответственность за неё и самих себя. Во время одного из монологов, о будущем человечества, о планете в 2100 году, сцена сплошь уставлена пустыми бутылками от шампуня – метафора удивительно действенная и многозначная. Это и опустошённые оболочки человеческих душ, утративших смысл существования, и испитая до дна чаша многовековых познаний и ориентиров, и бесполезная вещь как продукт эпохи масс-медиа (до этого обличительная речь против общества потребления сопровождается титрами жизнеутверждающих рекламных лозунгов). Итог – запредельное, физически вырывающееся из тела отчаяние. Все падают на пол, дёргаясь в неистовых ломках, ползают на четвереньках, перекатываются по скользкой клеёнке, пытаются выблевать невидимые шлаки сознания, засорившие мозг навязанные извне представления о жизни: в ванну, в унитаз, на самого себя, куда угодно. Попытка очищения, открытия собственного предназначения, победы над кризисом побуждений и целей. Они подходят к разрешению противоречий очень близко. В финале, перед тем как раствориться в темноте, они говорят: нам двадцать пять, и мы почти на середине пути. На середине – значит, всё ещё поправимо. Только бы выплыть. Только бы не захлебнуться ни в дерущей горло солёной воде окончательно обезумевшего мира, ни в собственной рвоте. Студенты Серебренникова обладают невероятно важным, но очень редким, в особенности для современного русского театра, актёрским даром – даром личностного высказывания. Умением быть на сцене прежде всего собой, транслируя индивидуальные идеи, чувства, мысли. Говорить о том, что тебя волнует больше всего, о вопросах, без решения которых ты не в состоянии жить. Я – их ровесник, и, глядя на сцену, я вижу там самого себя, своё нутро, свои размышления. «Феи» становятся манифестом поколения, рождённого хаосом и ему принадлежащего, окружённого духовной и материальной нищетой, но полного решимости перевернуть мир. Остаётся только понять, как это сделать. «Феи» - о необходимости идеи для тех, кто способен её осуществить. Смысл спектакля сконцентрирован в звучащей в нём песне Ника Кейва «Death is not the end»: «Когда тебе грустно, и когда тебе одиноко, А рядом с тобой нет друга, Просто помни, смерть - это ещё не конец. И всё то, что ты чтишь свято, Низвергнуто и не восстановится впредь. Просто помни, смерть - это ещё не конец, Не конец, не конец, Просто помни, смерть - это ещё не конец. Когда ты стоишь перед выбором, И не можешь решиться, Просто помни, смерть - это ещё не конец. А все твои мечты растаяли, И ты не ведаешь, что будет за поворотом, Просто помни, смерть - это ещё не конец, Не конец, не конец, Просто помни, смерть - это ещё не конец. <…> Ибо древо жизни произрастает Там, где никогда не умирает дух. А яркий свет спасения Всходит в тёмном и пустом небе. Когда города в огне, Когда горит сама людская плоть, Просто помни, смерть - это ещё не конец».

Текст: Николай Берман

Фото: Alex Yocu

Слушать: Nick Cave and "The Bad Seeds":  "Death Is Not The End"

[audio:https://addwin.ru/uploads/2011/04/d5aeb3e0f8a1.mp3|titles=d5aeb3e0f8a1]