Дана Сидерос: lllутки кончились

26 сентября 2005-го года в сервисе онлайн-дневников Livejournal  был зарегистрирован журнал пользователя lllytnik. Первая запись называлась «Первая запись», под заголовком ютились три короткие строчки:

«Нет ничего страшнее человека, которому нечего терять. Только человек, которому есть, что терять. Сижу и думаю, с какой стороны ни посмотри - я очень страшный человек.» Спустя месяц, 31-го октября, Шутник опубликовал первое стихотворение. Заинтересовавшиеся читают в профиле пользователя: «Полу я женского. Этот пункт почему-то вызывает очень много вопросов, видимо, из-за названия журнала. Живу я в Москве, лет мне 25. Здесь меня зовут Дана Сидерос». Дана долгое время вела затворнический образ жизни, не появлялась на поэтических чтениях, игнорировала предложения о встречах, позднее, когда блог набрал обороты, а количество читателей перевалило за тысячу, отказывалась давать интервью сетевым и печатным изданиям. 13-го марта на книжном фестивале Бу!Фест в Москве состоялась презентация книги Даны Сидерос «Шутки кончились». Впрочем, Дана на ней так и не появилась. Просто потому, что ее никогда не существовало. Дана-Мария Миша Рудин: Вы, насколько я знаю, не москвичка? Мария Кустовская: Я из Казани, да. А Дана Сидерос из Белославы. М.Р.: А с кем я сейчас говорю, с Марией или с Даной? М.К.: А я не знаю, с кем Вы пришли говорить. С Марией или с Даной? М.Р.: Судя по обложке книги - с Даной. М.К.: Значит, будет Дана. Но у неё очень скучная биография. На сайте литературного альманаха «Конец Эпохи» есть короткая справка: Родилась в 1985 году в Белославе (Болгария). В 1987-м  году с семьей переехала в СССР, а с 2003 года живет в Москве. Пишет стихи с конца 90-х - только на русском языке. Работает дизайнером. Первая несетевая публикация автора состоялась в альманахе «Конец Эпохи» - подборка стихов "Агитки в жанре хоррор" Это всё, что я про неё знаю. М.Р.: Дана Сидерос - это персонаж виртуальный, существующий в своем измерении, игра, которая  задумана исключительно в онлайн-режиме, постмодернизм в каком-то смысле? М.К.: Это слишком тонко для цирка, Миша. Всё проще. Мне не хотелось «светить», что я пишу что-то, и я завела отдельный журнал, никому не сказав. Потом, спустя несколько лет, мне это надоело. Всё. М.Р.: Почему же тонко, ведь у Даны есть биография, она отвечает на комментарии, она довольно-таки реальна. М.К.: Даже слишком. Но это уже само получилось, я не планировала изначально писать этого персонажа. М.Р.: Почему не хотелось «светить» и почему все-таки пришлось выйти на свет? М.К.: Во-первых, жутко не хотелось, чтобы меня хвалили по знакомству, или из вежливости. И вообще, чтобы читали из вежливости, а когда постишь что-то в своем журнале - так и происходит. Во-вторых, стихи делают тебя очень уязвимым, потому что неизбежно вытаскивают какие-то вещи, которые вот так просто на публику не скажешь. Наверное, было ещё что-то третье, четвертое и далее, но всех своих тогдашних мотивов я не помню. А выйти на свет пришлось, потому что эта игра в анонимность стала мне мешать делать то, что я хочу. Вот хочу я стихов почитать, и зовут даже, а нельзя - анонимность. Или хочу, например, познакомиться с каким-то человеком, и он даже сам жаждет развиртуализации, но опять нельзя. Сплошной сериал про Штирлица, это утомляет. И потом, начинаешь время от времени находить, например, свои комментарии, про которые не помнишь, как ты их писал. Это уже страшновато. М.Р.: После развиртуализации Даны больше не будет? М.К.: Почему не будет? Журнал останется, я так же буду выкладывать туда тексты. Просто не будет попыток представить, что Дана - живой человек. М.Р.: И теперь будут выступления? М.К.: Будут, наверное. Вот 26-го апреля будет. Позавчера было [13-е марта, презентация книги. – М. Р.]. Двойственные ощущения: с одной стороны, приятно - вот люди, пришли послушать, книжку покупают, радуются даже. С другой - немного боязно, когда большое количество людей начинает смотреть на твою настоящую жизнь, а не на выдуманную. М.Р.: Раньше приходилось выступать на публике? М.К.: У меня был маленький творческий вечер в городе Сумы пару лет назад. А так вообще нет, разве что какой-нибудь школьный театр в раннем детстве. Шутки кончились М.Р.: Зачем сейчас нужно печатать сборник своих стихов? Востребовано ли это? Есть ли сейчас читатель? М.К.: Книга сейчас и книга в начале прошлого века - это два разных предмета. Раньше книга, нет, не только книга, а вообще печатное издание было единственным источником информации. Сейчас это почти ритуальный предмет, принимающий на себя разные функции в зависимости от того, какие у кого ритуалы. Книга перестала быть обязательной. Если я хочу читать какого-то автора, я могу не покупать книгу, а пойти в сеть и найти там всё, что он выложил. А книга - это произведение искусства, элемент статуса, предмет коллекционирования, фетиш, если хотите. М.Р.: Есть ощущение, что с этой книгой какая-то веха закончилась? М.К.: Очень громко звучит. Что-то кончилось, несомненно. В первую очередь, игра «угадай, кто я». М.Р.: В книгу вошли все написанные тексты или выборочно? М.К.: Выборочно, конечно. Хотя, если сравнивать с ЖЖ, то довольно большой процент. Я просто далеко не каждое выкладываю. Текстов, которых не было в интернете, в книге нет. И есть тексты, которые опубликованы в интернете, но не вошли в книгу. Потому что хуже остальных. Странно вообще публиковать всё. Это интернет – свалка, а в книгу обычно стараются отбирать лучшее. М.Р.: Был лимит текстов или какие-то не вошли, потому что просто плохие? М.К.: Нет, не было лимита, просто не вошли. По разным причинам. Что-то технически плохо, что-то содержательно странно, что-то мне само по себе не нравится. Про плохие тексты всё очень просто: если ты его написал - это хороший текст, а если он тебя - то плохой.

Мой балаганчик, где я барабанщик М.Р.: Бывает, что кому-то очень нравится текст, который вам кажется плохим, какие у вас от этого ощущения? М.К.: Ну какие тут могут быть ощущения? Стыд, конечно, и неудобство. Обманули хорошего человека. М.Р.: Не странно ли, относительно плохих текстов особенно, что текст читателю важней, чем автору? Люди же что-то через это чувствуют. М.К.: Люди могут чувствовать через что угодно, они так устроены. Если им подвернулся мой текст, и они решили об него почувствовать - я вряд ли могу этому помешать. М.Р.: И Вы не работаете на аудиторию? М.К.: Нет, я же не центральный канал. Если Вы о том, пишу ли я что-то, что стопроцентно понравится читателям, то нет, не пишу. И не потому, что не хочу, а потому, что для меня каждый раз загадка, почему тот или иной текст кому-то нравится. То, что нравится мне, обычно получает мало комментариев и половина из них - в стиле «нууу, что-то вы в этот раз как-то не так». М.Р.: Есть кто-то, чье мнение важней других? Главный критик? М.К.: Главного критика нет. Иногда я слушаю разных людей, если они говорят что-то стоящее. Мне приятно, когда мои тексты нравятся поэтам, которых я считаю хорошими. М.Р.: Любимые поэты? М.К.: Из мертвых - Блок, Гумилев, Высоцкий, Пушкин, Киплинг, Кристина Россетти, Хармс. Из живых - Мориц, Щербаков, Лукин, Строчков, Кабанов, Быков. Линор Горалик вот люблю очень. М.Р.: Когда и почему Вы начали писать? М.К.: Не помню, честно говоря. М.Р.: Не верю, честно говоря. М.К.: Почему? М.Р.: Как-то странно, неужели не было в жизни такого времени, когда стихов не было? То есть вот первый раз в первый класс и еще вроде буквы не знали, но стихи уже были. М.К.: Да, в первом классе не было. Потом всё ещё не было, потом снова не было и опять всё ещё не было. А потом оппаньки - а их уже сто штук. М.Р.: И куда девать, непонятно. М.К.: Пищат, разбегаются. М.Р.: Есть вероятность, что завтра утром Мария проснется и подумает: «А завяжу-ка я с этим делом» - и перестанет писать, и будет отлично себя чувствовать? М.К.: Мария никогда не думает: «Завяжу-ка я с этим делом», Мария всегда думает: «О, какая крутая штука, займусь-ка я ещё и ей». Кое-что в результате отваливается само, конечно. То есть, да, не исключено, что в какой-то момент мне станет интереснее шить лоскутные одеяла М.Р.: Стихи - более личная вещь, чем проза? М.К.: О, да. М.Р.: А прозу пишете? М.К.: В стол. Не хочу пока выкладывать, она меня не устраивает. Я держу многое в столе, но не навсегда, а до тех пор, пока оно не станет меня устраивать. Потом опубликую, если пойму, что можно. М.Р.: То есть все плохое проходит переработку и становится хорошим? А Вы свои тексты правите после публикации в блоге? М.К.: Правлю, конечно. В книге некоторые тексты очень сильно правленные. Будет время - переправлю всё в журнале на книжный вариант. М.Р.: То есть в книге другие варианты? Возможна ситуация, что человек приходит перечитать любимый текст через полгода и видит, что он другой? М.К.: Что значит «другой»? Может наткнуться на то, что несколько строк изменились, или строфа исчезла. Не другой - более отточенный. Смысл остается тот же, но выражен более четко. С моей точки зрения, естественно. Отчасти, книга и нужна затем, чтобы больше не править. Зафиксировать и отпустить. Иначе это бесконечный процесс.

Миша Рудин

lllутник. Запись двадцать девятая

Мультяшки Я буду, конечно, бездельник Том - не самый удачливый из котов, Умеющий вляпаться, как никто, в какой-нибудь переплёт. Ты будешь Джерри - грызун и дрянь, известный умением кинуть в грязь И изворотливостью угря; коварный, как первый лёд. Мы будем жить для отвода глаз в каком-нибудь Хьюстоне, штат Техас, И зрители будут смотреть на нас с пяти часов до шести. Ты выдираешь мои усы, я сыплю мышьяк в твой швейцарский сыр, И каждый из нас этим, в общем, сыт, но шоу должно идти. Весь двор в растяжках и язвах ям, вчера я бросил в тебя рояль, Но есть подтекст, будто мы друзья, а это всё - суета. Нам раз в неделю вручают чек. Жаль, сценарист позабыл прочесть, Что жизнь мышонка короче, чем... короче, чем жизнь кота. Надежда - в смене смешных гримас, в прыжках, в ехидном прищуре глаз, В отсутствии пафосных плоских фраз, в азарте, в гульбе, в стрельбе... Ты сбрасываешь на меня буфет кричу от боли кидаюсь вслед бегу и вроде бы смерти нет а есть только бег бег бег. (с)