Сева Гаккель о поколении TaMtAm’a, БГ и необыкновенной силе сотворчества.

Эксклюзивное интервью порталу ОКОЛО дал арт-директор петербургского клуба «Китайский Лётчик Джао Да», известный виолончелист легендарной группы «Аквариум», советский и российский рок-музыкант, Сева Гаккель.

Сева Гаккель: «Опыт, который был между людьми, он в глазах, в улыбке, он всегда узнаваем…»

Виктор Васильев:  Сева, о Вас можно найти много разной информации в интернете, там много фактов из биографии, но этого недостаточно для того, чтобы понять, какой Вы человек. Можете дать себе оценку?

Сева Гаккель: Наверное, я - коллайдер. Коллайдер некоторых процессов. Андрогенный он, кажется? (Мы с Севой смеёмся)

В. В.: Андронный. Андрогенный -  это не мужчина и не женщина. (Смеёмся снова)

С. Г.: О! Это тоже можно. (Смеёмся) Возраст берёт своё. А если серьёзно, говорить от первого лица о своих достоинствах - это глупо. Какие-то тайны, личная жизнь - это  моё дело. А всё внешнее вроде бы и так на виду.

В. В.: Как ощущает себя музыкант Сева Гаккель в административной роли?

С. Г.: Никаких административных талантов у меня нет категорически. Просто мне за всю мою жизнь приходилось браться за различные дела и доводить их до логического завершения. Это может делать любой человек, имеющий мой опыт.

В. В.: Сева, скажите, а быть арт-директором - это для Вас административная должность, или нет?

С. Г.: Это скорее жизненная необходимость. Я достиг такой возрастной черты, когда другую работу уже не получу. Даже если захочу сбивать сосульки, меня не возьмут, потому что я стар и немощен.  Пусть это делают юные гастарбайтеры и молодые дядьки. Лезть на их территорию бессмысленно.

В. В.: У Вас же был опыт работы сторожем, что это тогда было, - вынужденная мера или эстетика?

С. Г.: В определённое время мне необходимо было сделать выбор:  быть клерком или идти в сторожа. Чтобы заниматься любимым делом - музыкой. Я никогда не усомнился в том, что выбор был сделан правильно. Работая в этой должности, я получал уникальную возможность отражать нападение на объект, который был мне подведомственен. (Смеёмся) Я - приверженец андеграунда. Деньги, слава, успех - иногда приятно, но всё-таки чуждо мне идеологически и психологически. Вообще я много размышлял на эту тему. Получить же работу сторожа сейчас очень тяжело, многие, кто такую работу имеют, дорожат своим рабочим местом. Я понимаю, что это моя последняя работа и никаких иллюзий относительно завтрашнего дня у меня нет.

В. В.: Тогда как Вы балансируете между арт и директором? По какому принципу отбираете команды, которые будут выступать в «Китайском Лётчике»?

С. Г.: У меня есть хозяева - работодатели, которые обеспокоены прибылью, и  их можно понять. Но если сказать по-другому, единственное, что их беспокоит, чтобы люди приходили и ели.  Я делаю всё возможное для того, чтобы выбор пал на сторону музыки. Руководствуюсь, прежде всего, своими эстетическими вкусами.  Во-первых: музыка должна быть красивой,  изящной,  но чтобы от нее сводило бы скулы. Во-вторых, в чем-то должна быть какая-то альтернатива, но это не является доминантой. В «Джао Да» образовалась целая джазовая тусовка, о которой я даже и не подозревал.  Стала формироваться не только чисто музыкальная среда, сюда приходят актёры, художники. Меня это очень радует.

Когда я получил предложение, был полностью уверен, что это будет калька московского «Лётчика», и  мне не придётся изобретать велосипед. В прошлом году московскому «собрату»  было десять лет и, конечно же, к моменту нашего открытия было бы логичным десять лучших групп, выступавших на юбилее, привезти в Петербург. Но наши московские однофамильцы объявили нам  бойкот, и мне пришлось начинать с чистого листа. Было крайне неудобно, но с другой стороны, мы оказались абсолютно свободными от идеологической составляющей московского «Лётчика».  Моя концепция вызывает море нареканий.  Много было механических неурядиц: планировка, интерьер - все не слишком приветливо. Хотя сейчас после разных изменений стало появляться верное движение, которое радует.  По выходным много народу, и место начинает жить собственной жизнью. На разных концертах появляется разная публика, многие из гостей становятся постоянными посетителями. Те же музыканты, которые недалеко живут, частенько приходят посидеть, выпить, пообщаться.  Хотя первый месяц было абсолютно не так.  Я вскормил целое поколение TaMtAm’a [первый в России независимый музыкальный клуб. – В.В.].

Одним словом, я знаю достаточное количество музыкантов, которые рассредоточились по «Грибоедовым», «Дачам», «Фиделям», и получается, что вот это поколении TaMtAm’a привязалось к разным очагам. По этому поводу я даже был немного раздосадован. Все знали, что я получил назначение в «Джао Да», тот я, которого все помнят. В первые недели я пригласил выступить  все любимые мной группы. Все сыграли, отвесили реверанс в мою сторону, но по факту ходить сюда не стали. Для этого есть несколько причин: все уже не молодые парни, всем  по сорок лет. Не каждый выходит вечером, как говорится, тусануться. Да и я человек, может быть, близкий многим  по каким-то творческим параметрам, но, в общем-то, я - изгой. Дело в том, что со мной нельзя выпить. Я не пью никогда и не при каких обстоятельствах. Все это знали еще тогда. Поэтому я не ропщу, я принимаю всё философски.

В. В.: В процессе отбора музыкантов для «Лётчика» Вам удалось обнаружить какую-нибудь новую интересную молодую команду?

С. Г.: Совершенно новое, что бы меня удивило, я так и не увидел. Хотя многие по-своему хороши. Когда играет что-то шальное, я реагирую мгновенно. Вчера играла группа … (пауза)… что-то, связанное с системой…(пауза)… («Глюк Системы»).  Вылетело из головы. Трио:  аккордеон, бас-гитара и ударные. Как заиграли, у меня прямо мурашки побежали, то есть это не было  похоже на всё, что звучит в  этом клубе. Но я понимаю, что это безнадёжно. У них нет будущего.  Это не может быть никем сейчас востребовано.  Для этого нет аудитории. По крайней мере, в этом месте они не могут развиваться. Допустим,  хардкор-панк не возможен в силу своего буйства, пьянства. На трэш и всё, что связано с металлом, у меня страшнейшая аллергия, хотя, может, такой реакции и не было, если бы я услышал группу не рычащую, а  сдержанную.

Но для меня  главное, что молодые группы проживают свои года впервые. У них нет определённых жизненных знаний, они живут и познают мир. Переживания, влюблённость,  любовь,  страсти на своём уровне - всё это первый раз в их жизни. И если они способны выразить всё это в интересной форме, это просто чудесно.

В. В.: Сева, а у Вас во времена Вашей юности были длинные волосы?

С. Г.: Конечно. С восьмого класса до самого окончания школы, несмотря на то, что я был из интеллигентской семи, что называется, профессорский сыночек, у меня были самые длинные волосы в школе. Меня даже не допускали до экзаменов, запугивали, что не окончу школу, но всё закончилось благополучно, и я до армии не стригся вообще. А уж после армии  я был абсолютно свободным человеком, и мне не нужно было прятать волосы  под воротник или под головные уборы.  Несколько раз я получал по морде, но если говорить откровенно, то по морде можно получить и сейчас, то есть вне зависимости от твоего внешнего облика,  хотя я всегда понимал что сильно отличался. Особенно это я понимаю сейчас, когда смотрю на свои юношеские фотографии. У меня был образ хиппи, борца-революционера и, естественно, это не попадало в контекст советской системы. И я был категорически против неё всем своим внешним видом.  У меня были  едва ли не самые длинные волосы в городе.

В. В.: А хранители общественного порядка?

С. Г.: Просто были разные уровни бытия.  Была реальная гопота, они тоже стали отпускать длинные волосы. ПТУшники. А рок-н-ролльное  сообщество было абсолютно вменяемым. Не было буйства.  Мы собирались на ступенях Михайловского замка, кто-то играл на гитаре, мы пели, играли, потом куда-нибудь шли. Обычно никогда не было никакой агрессии, никакого мордобоя, никаких драк. В 80-х годах, когда появились наркотики, кто-то стал приторговывать, стражи порядка, как ты их назвал, стали уже более придирчивы.  И стали в тусовке появляться засланные казачки, скажем так,  настало более тревожное в этом смысле время.

В. В.: А Борис Гребенщиков, каков он был тогда, или как Вы его воспринимали?

С. Г.: Боб производил на меня колоссальное впечатление, потому что это был самый умный, самый эрудированный, наверное, самый талантливый человек той эпохи, в моей среде. Это был кладезь всего. Общение с ним меня так обогащало. Чего он только ни читал! Увидеть его без книжки было невозможно. Мы были  не просто группой, а это было образом жизни. Потом это стало расхожим тезисом. Боб писал фантастические песни,  для своего возраста невероятно глубокие. Каждая его песня была для меня чрезвычайно интересна. Мы всё время проводили вместе: путешествовали автостопом, параллельно работая.

В. В.: Вы не имеете высшего образования, а достигли такой популярности, которой могут позавидовать многие владельцы дипломов, закончившие  профессиональное музыкальное учебное заведение.

С. Г.: Я закончил музыкальную школу. Всё, что я делал в музыке потом,  делал, отталкиваясь от этой платформы. Если бы я после школы пошёл поступать в одно из училищ, а у нас в Петербурге их два: Римского-Корсакова и  Мусоргского, то, может, и поступил бы, но никто не знает как бы в этом случае сложилась моя  судьба. Скорее всего,  я стал бы простым среднестатистическим музыкантом в оркестре, так как у меня никогда не было данных быть солистом.  Хотя кто знает? После армии я решил вернуться к музыке. Два года поступал в  училище, но не поступил. Зато восстановил школьный уровень, утраченный в связи с уходом в армию.  Может, это нескромно, но я считаю, что на начальном этапе, я был чуть ли не лучшим музыкантом в группе «Аквариум». Приобретая опыт в рок-н-ролльной группе, ты потихоньку начинаешь утрачивать школу, и со временем  она совсем исчезает. Мне за всю жизнь не написали ни одной ноты, которую нужно было сыграть. Ты просто слышишь песню, берёшь в руки инструмент и начинаешь нащупывать  к ней подход, я сформировал свой собственный стиль, плюс разработал собственный звук. Он был рваный, не понятный, не всегда интонационно точный, но зато он даёт безошибочно узнаваемое вкусовое ощущение.

В. В.: А как получилось, что Вы стали арт-директором?

С. Г.: Два года назад мой приятель Артемий Троицкий, предполагая, что в Петербурге тоже откроется «Лётчик», предложил мне возглавить его музыкально-идеологически. Я воспринял это как самый страшный сон, который мне только может присниться. Сложно тогда было даже представить, что мне придётся вновь жить в клубах дыма…

В. В.: А Вы вообще никогда не курили?

С. Г.: Я курил с двадцати трех до тридцати лет. А начал после двух лет игры в группе «Аквариум». Причём курил много и сразу всё, но потом разом отказался. Если возвращаться к вопросу о «Джао Да», то когда решил принять предложение, то понял, что придётся начинать всё с чистого листа. Я не представлял, что происходит в музыкальной,  клубной сферах города, мне нужно было заводить новые контакты, преимущественно с молодыми людьми, с теми,  кто младше меня лет на сорок. Но год мы продержались, и сейчас я могу сказать, что мы сдвинулись с мертвой точки и ни в чем не уступаем московскому сводному брату, по крайней мере, с точки зрения ежедневной программы. В. В.: В одном из интервью БГ сказал, что его образ, созданный благодаря масс-медиа - это не есть он. А каков он тогда на Ваш взгляд? С. Г.: У меня была семья, мне казалось, я должен очень хорошо знать свою жену, как самого близкого мне человека. В. В.: Вы сейчас про Людмилу? [первая супруга Севы, которая впоследствии стала женой Бориса  Гребенщикова. - В.В.] С. Г.: Нет, нет, я про последующую историю. Мне казалось, что я очень хорошо знаю эту женщину, но со временем стал понимать, что я ее совсем не знаю -  с годами она стала для меня ещё большей загадкой, чем  тогда, когда мы были знакомы меньше. Также  я вывел формулу: отношения в группе ближе, чем отношения в семье, ведь когда люди заняты творчеством, получается, что в какой-то момент они настолько соединяются, что  начинают жить коллективным сознанием. Это происходит на уровне очень тонких ощущений друг друга. Поначалу домашнее сыгрывание  - это огромный опыт, потом репетиции, потом концерты - когда группа начинает приобретать общее звучание, нужно быть готовым к волне, которая накрывает. К этому мы пришли вместе и все вместе получили единовременный опыт. Потом мы вместе состоялись как явление,  и вот это давало нам такое ощущение друг друга, которое никто из нас до сих пор не в состоянии передать словами. Я знаю Боба, и я реагирую на его голос, но реагирую не как поклонник, а как сотворец. Мне тогда доводилось вплетать звучание виолончели в его голос. Помимо этого я знаю его и как друга. Потом произошло охлаждение,  у нас наметились колоссальные противоречия,  но мы выровняли их,  отношения стали лояльными, интеллигентными. Можем даже зайти друг к другу на чашечку чая. Я вспоминаю его юбилей, где мы вместе исполнили песню «Апокриф». Это было такое приятное погружение в прошлое, которое явилось для меня настоящим.  Я бы сравнил этот творческий опыт со встречей с женщиной,  которую любил. Опыт, который был между людьми, он в глазах, в улыбке, он всегда узнаваем,  у нас всегда было что-то … (Сева как-то загрустил, замолк, отвёл глаза в сторону, видимо, вспомнил что-то своё). Иногда даже бывает, что люди после долгого невидимого конфликта идут на сближение, как во французских мелодрамах.

У меня было несколько уходов из группы и такое же возвращение  минус один, то есть последний раз  не вернулся. Один из выходов произошел в ходе записи альбома «Равноденствие» [Первый альбом «Аквариума», записанный официально на студии «Мелодия» в 1987 году. – В.В.]. Я хлопнул дверью и ушёл. Ушёл потому, что группа переживала не самое лучшее с точки зрения творческого подъёма время,  да ещё категорически нарушился творческий баланс благодаря затяжному пьянству, из которого мне посчастливилось  выпрыгнуть. В тот момент всё делалось небрежно и с таким ощущением, что чего бы мы ни сделали - это будет хорошо, самооценка была явно завышенная. Я жил с ощущением, что мог бы играть лучше, но не могу, - всё получалось на троечку.  К тому же появились два скрипача, и у нас совершенно не сочетался звук. Любому струнному ансамблю нужно огромное количество времени, чтобы достичь одного звучания, да ещё с моим своеобразным звукоизвлечением.  Наше трио вносило колоссальное ощущение шаткости.  Да ещё к тому же эти скрипачи стали отрываться на концертах недопустимым для меня образом. Я их, прямо сказать, в эти моменты ненавидел. Это была абсолютная несуразица. Но было такое ощущение, что слышал это только я. Был период «зашкала», и группа не выдержала – вскоре после моего последнего ухода в 1988 году она развалилась сама собой.

В. В.: Альтернативная музыкальная общественность Петербурга была удивлена и обрадована клипом, который Вы сняли вместе с группой «Markscheider Kunst». Не могли бы Вы более подробно рассказать, что это за проект и стоит ли ждать его продолжения?

С .Г.: Продолжения этого проекта не будет. Потому что никакого проекта-то и нет. Этот клип - чистой воды инсталляция. К тому же, мне бы все-таки хотелось, чтобы помимо того, что мы сделели клип, кто-то обратил внимание на то, что есть еще и песня как таковая, без видеоряда.

В. В.: Ну, расскажите поподробнее.

С. Г.: Идеи витают в воздухе, можно подобрать всё, что плохо лежит.  В том году, когда проснулся вулкан, я увидел в этом какой-то  апокалипсический символ, что-то такое пыхнуло прямо в Европе, вроде последнего дня Помпеи.  Так вот, Эйяфьядлайёкюдль [шестой по величине ледник Исландии. Расположен на юге Исландии к востоку от Рейкьявика. Под этим ледником находится вулкан без собственного имени, названный в прессе по имени ледника. - В.В.]. Само слово Эйяфьядлайёкюдль завораживает меня своей звучанием. Но самое странное, что его никто не мог толком произнести. Это возрадовало меня до такой степени, что, встречая разных людей, я  говорил им: «Эйяфьядлайёкюдль», никто, естественно, ничего не понимал, но все начинали улыбаться.  (Я поймал себя на мысли, что сижу и тоже улыбаюсь).

Как-то сразу эта песня приобрела законченную форму. Я сделал демо-запись, ребята из «Markscheider Kunst»  с удовольствием подхватили эту идею, и мы ее записали. Параллельно появился Сергей Дебижев, мой старый друг, который тоже пришёл в восторг и заразился идеей снять клип, пусть и малобюджетный. Наше поколение можно оценивать как поколение потухших вулканов, оно уже ушло в небытие, оно уже отработанный материал, но в нём при этом еще теплится какой-то фитилёк, который можно раздуть. Тогда мне пришла в голову идея собрать несколько поколений музыкантов, которые прошли перед моими глазами. Я разослал демку, которую мы сделали с «маркшейдерами». Практически все откликнулись, но,  естественно,  кто-то либо не смог, либо под разными предлогами отказался, некоторые отнеслись к этой идее скептически.  Думаю, потому, что я хоть и человек не то чтобы известный, но многим знакомый, но никогда не делал что-то от первого лица, всегда был ОКОЛО, вернее сказать, близко. Со смещённым центром. Внутри, но не на первых ролях, но прошу учесть  - на вторых. (Смеётся). Выскочка!  Как правило, такие вещи производят  жалкое, старческое впечатление. Однако, результат, как показала практика, не оказался жалким.  И все, кто принял в этом участие, были по-настоящему счастливы.

[youtube]FDqKiU6hIqQ[/youtube]

В. В.: А не хотите ли Вы, подобно господину Паперному, арт-директору «Китайского Лётчика» в Москве, лидеру группы «Паперный Там», попытаться создать что-то подобное в Петербурге? То, что привлекло бы огромное количество слушателей и посетителей в питерский «Лётчик»?

С .Г.: Думаю, что это вулканическое всплытие на многие годы меня тормознёт. Делать же что-то в контексте собственно клуба я  не собираюсь.

В. В.: У Вас нет амбиций по этому поводу?

С. Г.: Нет амбиций, нет идей, нет желания. Если бы ты мне этого не сказал, я бы даже и не пытался провести подобные параллели. Мы даже в обиходе не пользуемся никнэймом «Лётчик». Мы оказались самозванцами, внебрачными детьми «Китайского Лётчика» и осознанно пользуемся только именем «Джао Да». Это два независимых друг от друга предприятия, названных по воле хозяина одним именем.  Нас ничего не связывает. Мы не получаем от московского «Лётчика» никакой даже информационной и коммуникативной поддержки.

В. В.: А Вам бы хотелось?

С. Г.: Изначально да.

В. В.: Сева, Многие даже не подозревают, что у Вас есть передача, куда Вы приглашаете различных музыкантов.

С. Г.: Одна моя  юная приятельница Ольга Кошеварова, предложила мне вести подкаст на одном из интернет-ресурсов. Я сначала как-то  скептически к этому отнёсся, а потом подумал, что я знаю огромное количество людей из разных тусовок, никому неведомых. И решил – почему бы нет.

В. В.: Как часто идут записи?

С. Г.: Раз в неделю стараемся. Но если не получается, переносим на следующую неделю. Я человек словоохотливый, за словом в карман не лезу. А вообще устал от передач наподобие: давайте послушаем эту композицию, а теперь вот  ту. В нашем случае все по-другому. Мне важен сам человек. Я считаю, что жизнь музыканта, его внутренний мир не менее интересны, чем его творчество.

В. В.: Давайте снова вернемся к тому, теперь уже легендарному времени. Думаю, фанаты Виктора Цоя многое бы отдали за то, чтобы хотя бы постоять рядом с ним, а у Вас была такая возможность. Что скажете об этом?

С. Г.: Ничего. Ничего. Кроме, наверное, того, что смерть  сделала его Мифом, который и возвёл его в ранг небожителя. У меня даже нет пластинок группы «Кино», к сожалению. Когда мы были помоложе, мы все друг друга знали, потому что были в одной тусовке. Среди нас не было героев, звёзд.  Появился Цой, пусть будет Цой.

В. В.: А Вы подозревали, что Цой будет Фигурой для многих поклонений?

С. Г.: Да мы даже не задумывались. К тому же никогда не общались с ним тет-а-тет.  Всегда виделись с  ним в компании, ездили загород, катались на велосипедах.  Он, конечно, герой, но, на мой взгляд, заслуживает более интеллигентной аудитории. Он стал идолом тинейджеров, может быть, даже с лёгкой руки «Ассы» [Кинотрилогия Сергея Соловьева, снятая в 1987-1991 годах. – В. В.]. Я этот фильм не люблю, он всё перевернул, назвал новых героев, назвал другими именами… Там даже Гребенщиков поёт не своим голосом.  Какая-то глупость, ложный пафос, пионерская история, нелепый детектив, притянутый за уши сюжет. «Здравствуй, мальчик Бананан» [Песня из альбома «Банановые острова», сочиненная Юрием Чернавским вместе с группой «Веселые ребята» в 1982 году. – В. В.]. Что это? Бред. Надо отдать должное его интуиции.  Он увидел, что эти  молодые люди поют на «правильном» языке.  Он увидел,  что можно «накрыть эту поляну», вставить их в фильм, и фильм  будет иметь хороший резонанс

В.В.: Хотите сказать -  он был так расчётлив?

С.Г.: Да не то чтобы  расчётлив, просто он был человеком не нашего мироощущения – он пришёл извне. Соответственно, между нами была пропасть непонимания. Впрочем, возможно я делаю то же самое. Разговаривая с молодыми музыкантами, которые  живут сейчас, в первую очередь, пытаюсь нащупать  признаки их времени. Я пытаюсь их глазами лицезреть то, как они видят окружающий мир. Услышать их мнение, прочесть их музыкальный язык.

В. В.: Сева, что Вы можете посоветовать, или о чём предупредить наших читателей в жизни, имея такой колоссальный опыт?

С. Г.: Всегда нужно быть готовым к тому, что результат никогда не будет таким, каким ты его ожидаешь. Никогда ничего не совпадёт. Необходимо жить и получать удовольствие от того, что делаешь сейчас.

Виктор Васильев